Когда он входил к ней, он был обеспокоен – ему казалось, что он понял причины её болезни, и потому весьма нервничал, не желая услышать этому подтверждение. «Если она любила Онфруа… нет, если она
– Ты как? – мягко спросил он.
Она посмотрела на него отрешённо и немного удивлённо – будто резко и неожиданно для неё окончилось длинное путешествие или словно после одиночества в жёлтой пустыне внезапно заметила, что вокруг много людей. Задумавшись, она не ответила, но Заир ждал слов, и губы зашевелились сами, даже не понимая, что говорят:
– Это воспоминания… Они гложут, питаясь моей силой. Это они кружат передо мной, показывают, где я должна быть… потому что не здесь…
– А где ты должна быть?
Она молчала.
– Рядом с Онфруа? – настороженно уточнил он.
Внезапно тихая улыбка на миг озарила её лицо и тут же скрылась.
– Этот мир без него пуст…
Её глаза наполнились светом, когда она опустилась в глубину воспоминаний – как будто оказалась перед маленьким уютным домиком, где они хранились, с большими витражными стёклами, через которые в её глаза падал мягкий свет, позволяя на них смотреть… Такие тёплые, такие добрые…
Но только на миг. А потом – перед ней снова был бесконечный песок, от одного вида которого першит в пересохшем горле… Как она ненавидела это место! – из-за страха, что не властна над судьбой, из-за ужаса, что не может ничего изменить, ничего поменять, ничего – вернуть… Сколько раз она приезжала туда, надеясь, что вот теперь там появится что-то – колыхание света, золочёная арка… Но ни разу песок так ничем и не напомнил о том, что здесь когда-то произошло! Тогда, давно, когда в пространстве появился силуэт и остался лежать на песке, только проезжавший мимо Онфруа застал это мгновение. Это он спас её от отчаяния и помог выжить, помог найти силы и подарил новое имя, чтобы когда-нибудь она сумела забыть своё прошлое, если не сможет вернуться в свой век.
«Он знал, что могу остаться здесь навсегда. Но верил и в то, что могу вернуться обратно… Это было самой сильной верой в меня и самой верной моей надеждой!», – беззвучно произнесли её губы.
– Мир без него пуст… – глухо повторил визирь, опершись кулаком на стол.
Доминик вдруг удивлённо посмотрела на него, будто только сейчас заметила его присутствие.
– Но я хочу жить. У меня ведь другой путь, – произнесла она, пытаясь самой себе напомнить о том, что она
Они недолго поговорили в этот раз, но покидал её Заир гораздо более воодушевлённый – он так и не понял, что тянуло Доминик к могиле Онфруа, но знал уже наверняка, что сердце её не занято.
А она вернулась в спальню. Устало присев у стола, она медленно окунула перо в чернильницу, желая выплеснуть хоть немного раздирающих душу чувств, тоски и боли, на бумагу. Но их было столько, что в этом хаосе сложить мысли в слова не удавалось. Несколько раз пальцы дёрнулись, чтобы написать: «Пустота», но сам лист и так красноречиво говорил об этом, и она замирала…
Она пробовала нарисовать свою боль. Снова и снова окунала перо в чернильницу и застывала, не зная, какими линиями выразить ощущения! Чернила высыхали, и она вновь окунала перо… Когда же решилась, то так надавила на острие, что бумага порвалась. Тогда Доминик сожгла её, мечтая, чтобы также легко сгорело и живущее в ней самой отчаяние. Впрочем, внутри появилось лишь неприятное ощущение самообмана – будто на самом деле она хотела уничтожить лист как улику, способную напомнить, что она бессильна – неспособна излить из себя боль прошлого и забыться… Но с этого дня здоровье её, наконец, вполне явственно и теперь уже окончательно пошло на поправку.
Заир всё чаще навещал её, а лекари – всё реже, и вскоре наступил и тот день, когда последние и вовсе перестали приходить за ненадобностью. И Доминик, ощутив, что чувствует силу в теле, поняла, что снова может выезжать на прогулки в город.
Она собралась и, успешно избежав внимания не уследивших за ней служанок, благополучно покинула дворец. Забрав из конюшни Аженти, она отправилась к воротам, но там ей пришлось остановиться – стражи её не пропустили. Тогда она обратилась к Заиру аль-Хикмету, но выяснилось, что он ничем не может помочь – ворота были закрыты по приказу султана. А после разговора с последним у неё и вовсе испортилось настроение: оказалось, теперь он запретил пропускать её потому, что она так странно заболела, всего лишь посетив какую-то могилу; и сейчас и речи идти не могло о том, чтобы она в одиночестве покидала пределы дворца, а значит, выйти она могла только в сопровождении мамлюков…
Таким исходом Доминик была разгневана донельзя, но изменить его была не в силах, и ей пришлось вернуться к себе в покои ни с чем.