Новый год в октябре

Он изнеможенно опустился на стул, чувствуя себя отвратительнейшим образом. Вчера он крепко, как никогда, выпил, и сегодня его настигла мучительная расплата. Тряслись руки, болела голова, да так болела, что при каждом движении возникало ощущение, будто мозг стукается о стенки черепа; дико тошнило…

Он утер испарину со лба, умыл лицо, выпил полный графин ледяной воды, целебно остудившей воспаленный желудок; затем, отключив телефоны и заперев дверь, завалился спать.

Проспал он до четырех часов дня. Сон освежил его. Голова побаливала, но чуточку, а после таблетки анальгина боль и недомогание пропали окончательно.

Он сидел в кресле, запахнувшись в наброшенную на плечи дубленку, курил, смотря, как в приоткрытую форточку ползет морозный пар, и оторопело размышлял о таком повороте дел.

«Не может быть, не может быть! – стучали в висках маленькие молоточки. – Я выкручивался из любого положения…» Он осознал, что повторяет эти фразы уже полчаса, и испугался: « Шизофрения? Тут станешь шизиком…»

И все–таки в нем жила уверенность, что выход найдется.

«Сбив темпа, небольшая задержка, – утешал он себя, – без этого никогда не обходится. А потом – поражения полезны, они заставляют, по крайней мере, остановиться, задуматься. А это важно – вовремя оглядеться и взвесить то, что за тебя и что против».

Он вспомнил, как однажды, мальчишкой, заблудился в пещере. Пошел в поход, оторвался от группы, сказав, что возвращается домой, а по пути из любопытства полез в лаз, о котором был наслышан от приятелей. С ним был фонарь, он бродил по подземному лабиринту, с интересом рассматривая влажные известняковые стены подземелья, пока не оступился… Болезненный удар колена о камень, хрупнуло стекло фонаря – и его обступила темнота – настолько густая и душная, что в ней поневоле начали мерещиться какие–то изваяния, своды…