Новый год в октябре

Навашину он обрадовался. Он любил этого грустного, странного человека, чей интеллект был истинен в отличие от интеллекта того бойкого, кусачего племени философствующих трепачей и умников, что, скрывая за шелухой красивых словес гнилое ядрышко жажды начальственных и денежных высот, на десять лет вперед знали, когда, сколько и где им надо взять от жизни.

Навашин молча положил на стол лист бумаги.

– Так… – Отгибая непослушные уголки, Алексей зачитал: – «Заявление. Прошу уволить…» – Все же решил отправиться в свои горы? Так…– повторил, механически перебирая валяющиеся на письменном столе карандаши.

Это был удар. Опять просчет! А как он нуждался сейчас в математических расчетах докторской! И кто теперь переубедит Лукьянова?

– Я, конечно, бессилен, – заявил Прошин. – Единственное, что могу сделать в протест, – воспользоваться законом и тормознуть тебя на две недели, пока не найдется равноценная замена… – Он чувствовал, что говорит впустую, но все же говорил, надеясь, что в цеплянии слов друг за друга найдется какой–то довод… – Ты из тех редких людей, старина, перед кем я преклоняюсь, поэтому чинить тебе препятствия – себя унижать.

– Только не надо меня упрашивать, – тихо сказал Навашин.

– Да, да, – пробормотал Прошин. – Конечно. Я понимаю. Мне просто очень тяжело расставаться с тобой, Рома. Слушай! Дружеская просьба. Задержись на две недели. Я… прошу. У нас огромная работа – анализатор. На карту поставлены жизни людей. Это не лирика и не демагогия. Факт.

– Что дадут две недели? – спросил Навашин устало. – Прибор вы будете делать годы.

– Верно, – быстро откликнулся Прошин. – Но мне нужны хотя бы некоторые расчеты.

– Какие именно?

Прошин сбивчиво пояснил.

– Много, – качнул головой Роман. – Я должен сидеть с утра до ночи полмесяца, не выходя на работу.

– Дай мне свой пропуск, – сказал Прошин и, взяв протянутые бордовые корочки, бросил их в ящик стола. – С сегодняшнего дня ты в местной командировке. Сиди дома. Работай. Пей чай. – Он ждал ответа. Согласие означало, во–первых, роскошную математическую стыковку всех трех частей докторской, во–вторых, стыковку, сделанную вдалеке от всевидящих глаз Лукьянова.

– Хорошо, – сказал Роман в сомнении. – Но это будут ровно две недели.