Читаем Новый Мир ( № 10 2006) полностью

Почвенно-футуристические перформансы позднесталинской эпохи Михайлова и Красильникова со товарищи, описанные в эссе Льва Лосева и Владимира Уфлянда (краткий их пересказ испортит эффект, поэтому рекомендую читателям обращаться к первоисточнику), при всей своей аполитичности вступали в противоречие с эстетической догмой и, что особенно важно, поведенческой нормой (младоавангардистам пришлось поплатиться за это, в том числе и лагерями). Сам пафос непохожести не мог не образовать круга, избранные стилистико-поведенческие образцы, связанные в первую очередь с русским футуризмом, предопределяли дальнейшие литературные стратегии: “Это, в общем, удачно сложилось, что тов. Сталин назвал Маяковского „лучшим, талантливейшим…”. Если бы в 1930 году застрелилась Ахматова, и к власти затем пришел бы Бухарин, и А. А. была бы названа „лучшей, талантливейшей поэтессой нашей советской эпохи” <…> — это был бы более трудный путь для выживания культуры: лучше через будетлянство и кубофутуризм добраться до Ахматовой и Мандельштама и всего остального, чем любой другой путь. Русский футуризм заражал приобщавшихся воинственностью, установкой на эпатаж, то есть необходимыми душевными качествами, а русский формализм (как теоретический сектор футуризма) обеспечивал универсальный подход, метод, систему” (Лев Лосев). А то, что формирование этого круга было связано с филфаком ЛГУ, прибавляло особую, академическую специфику поэтике круга Красильникова — Михайлова.

И здесь нельзя не отметить чрезвычайной удачности наименования “филологическая школа”, появившегося с легкой руки Константина К. Кузьминского в первом томе его знаменитой “Антологии у Голубой Лагуны”. Изначально здесь подразумевалась, видимо, именно локализация на литературной карте Ленинграда (подобно столь же бестрепетно произведенной “геологической школе”, включавшей поэтов-горняков и, конечно же, никак не имевшей продолжения в предложенном формате). Но, как многие этикетки такого рода, рожденные за пределами собственно определяемого круга, наименование оказалось передающим саму суть групповой поэтики.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне / Детективы