Читаем Новый Мир ( № 3 2010) полностью

Другой пример такой системы — это книга и ее читатель (или, более точно, все ее читатели). То, что книга влияет на читателя, — очевидно. Но верно и обратное: читатели создают интерпретации книги, каждый свою. Таких интерпретаций неограниченно много. Они влияют одна на другую. Возникает своего рода волна смыслов, которая подхватывает книгу. «Гамлет» или «Дон Кихот» сегодня принципиально отличаются от тех текстов, которые написали Шекспир или Сервантес.

Можно предложить такой парадокс: «Чем победа над собой отличается от поражения?» Если ничем, то и «победа» и «поражение» теряют смысл. Системы, включающие наблюдателя, парадоксальны с точки зрения классической логики.

Такие системы назовемзамкнутыми. Есть основания полагать, что пелевинский критический солипсизм создает и анализирует именно такие системы.

 

Кант и Гегель

Кант, будучи последовательным сторонником классической логики, для того чтобы охватить любую систему и избежать появления парадоксов, ввел понятие трансцендентального знания (в противоположность эмпирическому). Носитель этого знания — своего рода универсальный наблюдатель, который является внешним по отношению к любой системе. Это — чистое «Я», которое оперирует неизменными истинами, например — представлениями о пространстве и времени или математическими утверждениями, такими как «2 + 2 = 4».

Это позволило Канту рассматривать любую систему как открытую, но привело к необходимости ввести понятие «вещь в себе», то есть к своего рода логическому агностицизму, с которым согласились далеко не все.

Подобное положение дел совершенно не устроило Гегеля. Он исключать наблюдателя из любой системы категорически отказался. Все системы, которые анализирует Гегель, включают в себя как исследующий субъект, так и исследуемый объект. Гегель настаивает на том, что только такие системы существуют в природе и что любая система принципиально парадоксальна. Он критикует Канта именно с этих позиций. Гегель требует от философов выбросить «мертвые кости» аристотелевой логики.

Нужно сказать, что на современную науку логика Гегеля никакого (или почти никакого) влияния не оказала. Кант и последовавшие за ним исследователи, создававшие математическую логику и позитивистскую науку, одержали полную и безоговорочную победу. Один из самых влиятельных логиков XX столетия фон Вригт говорил, что кроме «великой логической традиции Аристотеля, Лейбница, Канта» никакой другой логики не существует. «Другая логика» — здесь гегелевская диалектика.

 

Квантовая механика

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза / Детективы