Новый мир. Книга 1: Начало. Часть первая

— Да. С точки зрения отшельников Стахановых, со стороны наблюдавших за развитием нашего селения, оно являло собой нечто вроде бандитской сходки, терроризирующей всю округу. Старший сын их предводителя, Петр Стаханов пересказал мне лишь несколько историй о непотребствах, учиненных «экспедиционными отрядами», о расстрелах безоружных людей пулеметчиками, о жестокости по отношению к собственным соплеменникам, заразившихся инфекцией — и я с болью и стыдом понимал, что все в этой истории чистая правда. А его отец, Илья, только злобно сплюнул на землю и сказал, мол: «Люди вообще существа сволочные. Мы, Стахановы, мягкотелыми не были никогда, за своих близких и за землю свою всегда готовы постоять, и рука у нас на курке не дрожит. Но мы как звери в лесу — не берем больше, чем надо нам и нашим семьям. Без нужды не убиваем. Не то что эти ваши… ничем не брезгуют. Мы только потому и живы еще, что держимся особняком, чужим не доверяем. Так будет и впредь». Я пытался убедить их, что они зря демонизируют украинцев, что нам стоило бы объединить усилия, но Илья с усмешкой прервал мои увещевания, дав понять, что разговор окончен. Петр Стаханов какое-то время смотрел задумчиво на нас, но затем и он последовал за своим отцом, гордо задрав нос. Сколько я помню себя, такими они и были, Стахановы: гордые, суровые и всегда сами по себе. Но подонками не были никогда, за редкими, правда, исключениями. А вот насчет нас самих после того разговора у меня зародились серьезные сомнения.

— И тебе удалось в итоге переубедить полковника?

Папа лишь горько усмехнулся и отрицательно покачал головой:

— Полковник был убежден в правоте своей линии и готов был решительно отстаивать ее. У меня случился с ним тяжелый разговор в начале весны 57-го, когда мы после долгого перерыва вернулись в селение. Помню тот разговор слово в слово, будто это было вчера. Настроение в селении мы застали похоронное. Весна не принесла потепления, как робко надеялись по привычке отчаявшиеся люди. Отощавшие от голода и изнуренные зимой люди пребывали в мрачном смятении. Паства нашей местной сектантки «матери Марии» достигла тогда нескольких сотен душ, каждое утро они устраивали «крестные ходы», бормоча молитвы и распевая псалмы. Было несколько случаев самосожжения — спятившие бабы из числа адептов Марии горели под радостные песни единоверцев. По другую сторону лагеря маршировали и пели гимн молодые люди с чубами и усиками, в неумело скроенных вышиванках поверх камуфляжа — «задунайское казачье войско» нашего «атамана» Наливайченка, который больше и не думал уже подчиняться Симоненко. Казаки решительно готовились к битве за новую Родину с нацистскими захватчиками — это как раз тогда поползи слухи, что генерал Ильин вошел в Румынию. Я повстречал несколько старых знакомцев из числа ветеранов поисковых отрядов. Они начистоту говорили, что «полкан за зиму сдал» и что «градус неадеквата у народа зашкаливает». Пожаловались, что вырастить что-нибудь в теплицах не удается, а в округе все уже давно разграблено. Экспедиции посылали далеко, за сотню и более километров, но порой никто не возвращался — то ли не могли, то ли не желали. Ошалелый от голода народ бродил по лагерю, дико озираясь по сторонам, питаясь вместо хлеба тревожными слухами и мрачными пророчествами секты матери Марии.

Мама не раз рассказывала мне о весне 57-го. Говорила, что в том унынии, которое властвовало в лагере, появление отца, уже заслужившего себе репутацию героя, с его решительностью, энтузиазмом и накопившимися за зиму рациональными идеями, было подобно глотку свежего воздуха для всех, кто не терял надежды на нормальное существование. И очень многие выразили желание пойти за ним. Но папа, как всегда, не пожелал заострять конфликт.