Совет, возглавляемый полковником, постановил ввести так называемый «визовый режим», чтобы отсеять «полезное пополнение» от «троглотов», к которым относили немощных стариков, малолетних детей, болезненных слабаков, тунеядцев и пьяниц. К себе принимали только людей, владевших полезными навыками и знаниями, а также здоровых мужчин, готовых принимать участие в «экспедициях» или тех, кто способен был купить себе вид на жительство, передав в собственность общины ценное и полезное имущество. Размер платы постоянно возрастал.
Многие из отринутых переселенцев начали разбивать за стенами лагеря свои палатки и землянки, названные в народе «хуторами», надеясь в соседстве с сильной украинской общиной обрести хоть какую-то защиту от бандитов. «Хутора» росли как на дрожжах и совет, с подачи полковника, вскоре издал приказ, которым запрещалось строить «хутора» ближе двухсот метров от баррикад, так как те ограничивали обзор и обстрел. Приказ также предусматривал, что жители «хуторов» могли заработать себе место в лагере путем десятикратного добровольного участия в «экспедициях» при отсутствии взысканий со стороны начальников экспедиционной групп, либо же с помощью труда на благо общины. Некоторые переселенцы действительно начали работать над укреплением баррикад, возведением теплиц и попытками вырастить в них хотя бы какие-то культуры. Большинство же разбрелось в поисках новых мест обетованных.
К началу ноября 56-го и без того плачевная ситуация резко ухудшилась. Мороз по ночам достигал отметок -25 и даже -30 градусов по Цельсию. Люди начали массово замерзать. В те времена едва ли не самым ценным товаром сделались дрова, теплая одежда, спальные мешки и одеяла. Костры жгли круглосуточно по всему лагерю, в том числе и в палатках, из-за этого не раз вспыхивали пожары. Во время многочисленных своих вылазок папа натаскал целый ворох курток, одеял и пледов и в их с мамой землянке они соорудили настоящее гнездо, в котором пытались согреться, прижимаясь покрепче друг к другу, но несмотря на это, зуб не попадал на зуб. По информации в Интернете, мороз наступил по всей планете и стал проявлением «ядерно-вулканической зимы». Какой-то ученый предрек, что среднегодовая температура на Земле опустится до -50 градусов по Цельсию и такой ледниковый период продлится десятки лет. Поговаривали также, что в Южном полушарии морозы не такие суровые, а в Антарктике и вовсе теперь будет наиболее теплый климат, и что только там можно искать спасения. Несколько раз собирались группы, собирающиеся идти на юг, к берегам Эгейского моря, и одна такая даже ушла, хотя о дальнейшей ее судьбе никто не слышал.
В конце того же месяца стало ясно, что «мексиканка» свирепствует на территории Румынии. Тогда полковник постановил полностью запретить иммиграцию и ввести карантинный режим с 300-метровой карантинной зоной вокруг стен селения. По любым лицам, входящим в карантинную зону, за исключением возвращающихся экспедиционных групп, приказывалось открывать огонь на поражение. Папа с самого начала возражал против этого варварского приказа, но в этом его не поддержал практически никто — в ужасе перед призраком мора, ширящегося Европой, люди готовы были на все ради собственной безопасности. Пулеметчики косили случайно забредавших в радиус обстрела бродяг, уже даже не предупреждая и не считая метров, пока «Новая Украинка» не обрела репутацию кровавой крепости, которую стоит обходить десятой дорогой.
Позже начали происходить нашествия. Поначалу бандиты не решались атаковать сильную и хорошо вооруженную общину. Но с усилением голода, мороза и эпидемии, да еще и когда стало ясно, что украинская община больше ни с кем не разговаривает и не торгует, нападения стали происходить едва ли не еженедельно. Несколько раз нападали крупные ватаги боевиков-«гастролеров», против которых приходилось защищаться всеми доступными средствами. Но в основном на лагерь шли группы отчаявшихся местных, и далеко не всегда, по воспоминаниям отца, они были настроены агрессивно. В первых рядах часто виднелись женщины, несущие на руках детей, люди размахивали румынскими и украинскими флагами, пели песни, несли транспаранты и плакаты с надписями вроде «Пощадите!», но ответ был неизменно тем же — пулеметный огонь. Голова полковника Симоненко седела, на его лице ежедневно пролегали новые морщины, глаза наливались кровью, но руки сжимались в кулак и становилось ясно — он не остановится ни перед чем, чтобы отстоять то, во что верит.
— Это ужасно! — выдохнул я. — Я слышал об этом прежде, но никогда не верил в эти истории!
— Прошлого не изменишь, Дима, хотя люди и предпочитают вырезать из своих воспоминаний самые неприятные моменты, — папа печально покачал головой.
— И что, неужели никто не пытался остановить его?! — не удержался я от мучавшего меня вопроса.