Новый мир. Книга 1: Начало. Часть первая

Я сам не заметил, что, говоря «никто», я произнес «ты», и вопрос мой прозвучал как обвинение. Я, конечно, не хотел упрекать отца. Но для меня он всегда был образцом порядочности и самоотверженности, человеком, который никогда не закрывает глаза на несправедливость. Поверить в то, что он смотрел на убийство невинных людей и молчал, я не мог.

Папа тяжело вздохнул, закусил губу, будто сомневаясь, как лучше ответить.

— Дима, ты рассуждаешь абсолютно правильно. Нормальный человек должен всегда оставаться человеком. Я не оправдываю того, что происходило тогда. Но… бывает, что приходится принимать сложные решения. Выбирать меньшее из зол.

На моем лице, видимо, не отразилось большого понимания, потому что папа, посмотрев на меня, вздохнул еще тяжелее.

— Мама в те времена занималась уходом за ранеными и больными, а я собрал группу добровольцев, чтобы встречать людей на подходах к селению, вне зоны пулеметного огня, и убеждать их не приближаться, чтобы сохранить себе жизнь. Там, вдали от стен баррикад, часто происходили разговоры, в которых полковник Симоненко награждался нелестными эпитетами. Но я пытался одергивать смутьянов, пресекать призывы к открытому бунту, которые доносились из уст отдельных «горячих голов». Как бы я не относился к Семену Аркадьевичу, тогда нельзя было придумать ничего более деструктивного, нежели развязать междоусобицу.

— П-понимаю, — неуверенно ответил я, хоть и не полностью мог это понять.

— Неужели ты думаешь, Дима, что хоть одного человека, видевшего это или тем более принимавшего в этом участие, перестанет мучать совесть и грызть сомнения? Ночами я порой вижу кошмары, в которых женщина с ребенком на руках падает под пулеметным огнем. Это невозможно забыть. Невозможно оправдать. Но… отдавая этот приказ, он верил, что выбирает меньшее из зол.

— Но ведь в селении в итоге все равно началась эпидемия! — выкрикнул я.

— Да. Вскоре оказалось, что карантинные меры не смогли остановить распространение инфекции.

— Получается, что все это было зря? Все те убийства? — прошептал я.

Мне казалось странным, несправедливым, что человек, ответственный за такие тяжкие преступления, все еще расхаживает с важным видом по Генераторному, да еще и пользуется у людей уважением. На уроках истории ничего не рассказывали о том, на какой крови было создано наше селение, и кто эту кровь проливал.

— Когда проходит время, всем нам становиться легко судить. Особенно тем, кто там не был, — ответил папа, посмотрев мне в глаза. — Но тогда кто-то должен был взять на себя ответственность и принять тяжелое решение. Полковник сделал это. И поверь, тяжесть этого решения никогда его не оставит.

Я лишь с сомнением покачал головой. Комендант не казался мне человеком, которого мучает совесть. Хотя, может быть, я еще слишком плохо разбираюсь в людях. Может, он оттого и ходит каждый день выпившим, что пытается заглушить голоса, шепчущие ему из безымянных могил, которыми усеяны холмы вокруг крепости, которую он защитил, не считаясь с ценой?..

— Я всегда считал, что мы двигаемся в неправильном направлении, — продолжил папа. — А окончательно в этом убедился зимой 56-го — 57-го. Ты ведь знаешь, в разгар эпидемии, после одной неприятной истории, мы с мамой вынуждены были покинуть селение, зимовали на выселках. Твоя мама продолжала оказывать помощь больным, невзирая на опасность заражения, а я во главе отряда добровольцев помогал охранять выселки и снабжать их дровами для обогрева. Во время одной из этих вылазок мы повстречали Стахановых. Я тебе рассказывал?

— Ты сказал, что это помогло тебе многое понять со стороны, — припомнил я.