— Димитрис, я понял, что ты относишься к нашей акции неоднозначно. Так к ней относятся многие в Сопротивлении. Но поверь, мы ни за что не повредили бы невинным людям. Я — такой же борец за правду и свободу, как и ты…
— Ты — долбанный псих! Или сказочный идиот! Даже не знаю, что хуже. Это во многом именно из-за таких, как ты, у нас и установился тоталитаризм! Чтобы оправдать закручивание гаек, нужна угроза, близкая и понятная большинству людей. В Темные времена такой угрозой были радиация, катаклизмы, анархия. Позднее — евразийцы. А теперь — такие, как вы!
— Не будь нас, они придумали бы другую угрозу!
— Вот пусть бы и придумывали! Но им не придется! Ведь вы упростили им задачу!
Я вздохнул, потянулся за миской и нехотя принялся доедать свою порцию.
— Знаешь что, Фрэнк? — не глядя на поникшего мужика, заговорил я с набитым ртом. — Я не хочу продолжать этот разговор. Давай сойдемся на одном — просто держись от меня подальше. Я и так не самая популярная здесь личность. И не хочу разгуливать в компании бомбиста, который чуть не стер с лица Земли Гигаполис.
— Но мне поручили защищать тебя! — запротестовал он.
— Надеюсь, не так же, как ты «защищал» людей в Сиднее?
— Димитрис, пожалуйста, — жалобно прошептал тот. — После всего, что произошло, я не на самом лучшем счёте. Мне дали шанс доказать, что я надежен. Исправиться.
— Наконец-то ты хотя бы честно признался, что дело в спасении твоей шкуры, а не моей.
— Я не то хотел сказать! Ты не так понял!
— Да забей. Я не возьму в толк, о чем ты вообще говоришь. Ты вообще видел себя со стороны, «защитничек»? Во многих заварушках побывал?! До того как записался в команду смертников на Бокс-Хэд? Кем ты вообще был до этого? Слесарем? Продавцом? Бухгалтером?
Смущенное молчание было красноречивее слов.
— Я был водителем фургона службы курьерской доставки, — наконец изрек он, и тут же уточнил: — В последнее время. До этого… я много где работал, в общем.
«Водитель машины службы доставки!» — повторил я мысленно, подавив тяжкий вздох. — «Несчастный сукин сын, как тебя угораздило влезть во все это?!»
— Как ты выжил при штурме? — отважился я наконец на прямой вопрос.
— Меня оглушили. Я ничего не успел сделать! — пролепетал он излишне торопливо, и его щеки ощутимо покраснели.
— Говори правду! — надавил я по старой полицейской привычке, почуяв слабину.
Его глаза боязливо уставились в пол, а губы задрожали. Некоторое время казалось, что он решил уйти в глупую молчанку, и я больше ничего не добьюсь. Но через время он заговорил:
— Когда ворвалась группа захвата, я… я… я сам не знаю, что случилось. Автомат, он… как-то сам выпал. Я испугался. Запаниковал. Я… я поднял руки вверх. Я… я молил не стрелять.
Эти слова явно дались ему нелегко. Глядя на его багровое, скривишееся от стыда лицо, я против воли ощутил жалость, которую всегда инстинктивно испытывал к слабым и раздавленным. Каким бы идиотским не был его поступок, какими бы ужасающими и необратимыми не могли оказаться его последствия, если бы все вышло из-под контроля — по правде говоря, он был всего лишь жертвой обстоятельств. Простаком, оказавшимся не в то время и не в той компании. Именно таких сильные мира сего испокон веков и использовали.
— Не того ты стыдишься, мужик, — вздохнул я. — Это были единственные твои разумные решения в долгой цепочке крайне неразумных. Лишь благодаря им ты все еще жив.
— Димитрис, прошу, не презирай меня! Я не герой, как ты.
— Кто тебе сказал, что я — герой?
— По тебе это за милю видно. Ты твердый, сильный бесстрашный. Я не такой, я это понимаю. Я, может и трус. Может, и слабак. Но я не предатель! Я эсбэшникам ничего не рассказал! Никаких тайн не выдал! — затараторил он торопливо.
— Не городи чепухи, — устало отмахнулся я, снисходительно посмотрев на беднягу. — Любая информация из человека выкачивается в течение пары часов. Сила воли и твердость характера тут не имеет значения. Это просто технологии, которыми в СБС владеют в совершенстве. Если ты будешь рассказывать, что ты им «ничего не рассказал» — то в глазах любого мало-мальски смыслящего в этом человека будешь выглядеть лжецом.
Фрэнк открыл было рот, но так и замер, не найдя нужных слов.
— Но вот что касается «тайн» — я охотно верю. Откуда тебе было их знать? — продолжил я.
— Я и правда ничего не знал! Я был новеньким. Меня привел в ячейку мой коллега, с которым мы до этого вместе ходили на демонстрацию, буквально за месяц до тех событий. На улицах как раз был разгар протестов. Все вокруг делали что-то полезное. И я решил, что тоже должен внести свой вклад. Сделать в жизни хотя бы что-то, чем смогут гордиться потомки.
— У тебя есть дети?
— Да. Дочка. Ее зовут Эмми. Ей сейчас девять. А у тебя?
— Не обзавелся.
— Я редко вижу Эмми. В смысле, редко видел. Теперь-то уже… вряд ли когда-нибудь увижу.
В глазах Фрэнка появилась неподдельная грусть.