Новый Мир ( № 1 2002)

“Стихи тех лет” — сборник, составленный самим Кондратовым и изданный его другом поэтом Владимиром Уфляндом в серии “СТИМКККОН”{{В этой серии уже напечатаны сочинения умерших авторов так называемой “Филологической школы” — Михаила Красильникова, Юрия Михайлова, Сергея Кулле.}}. Я надеюсь, что за ним последуют другие книги Сэнди Конрада — поэтические, детские, роман “Здравствуй, Ад!”. Их появление нужно не только поэтам. Кондратов — “писатель для читателей”.

Борис Садовской. Стихотворения, рассказы в стихах, пьесы и монологи. Составление, подготовка текста, вступительная статья, примечания С. В. Шумихина. СПб., “Академический проект”, 2001, 398 стр.

Было бы лестно заиметь еще одного моего земляка-нижегородца в лимбе лучших русских поэтов, пусть даже в том его отделении, в котором помещены поэты хоть “малые”, но тонкие и незаслуженно забытые. Кажется, все говорит, что Садовской — один из них. Принципиальный стилизатор, одержимый любовью к николаевской России (об этом он очень удачно, мимоходом: “Под николаевской шинелью / Как сердце бьется горячо!” Потому и удачно, что “между прочим”. Стихотворная продукция Садовского, посвященная “старым годам”, “старым усадьбам”, порой чрезмерна и даже назойлива), глубокий исследователь Фета, в конце концов, приятель другого литературного консерватора — Ходасевича, который отпел его лет за двадцать до настоящего срока, он имеет все шансы на всплеск интереса, на “ах!” и “ох!”, на бескомпромиссные заявления, что, мол, этот “малый” поэт будет нынче поважнее многих “больших”... И эта превосходно подготовленная и изданная книга, конечно, поможет канонизации очередного уклона от магистрального пути, проложенного великой русской поэтической четверкой прошлого столетия.

Но. Его сонеты не изысканны, а умышленны и порой угловаты. Для истинного стилизатора он не тонок, пожалуй, даже по-волжски необтесан; все-таки земляк Горького. В общем-то наивен, несмотря на “бодлеровские” потуги; так, например, вместо дохлой лошади из “Падали” великого француза он “падалью”, разлагающимся трупом, представил себя (“Мое лицо покрыли пятна / И белой плесени грибки” — “Весна”). Это даже не купеческий декаданс Брюсова. Это — мещанский декаданс. Недаром поганец, разночинный имморалист Тиняков признал его за своего: “Но, кажется, кроме меня никто пока не подозревает в Вас декадента-дьяволиста”.