Новый Мир ( № 11 2012)

— Так за кем же мы гонимся, блин?!!

Мягкотелое “блин” шлепнуло по яйцам эстетического чувства — плюс ко всему!!! — и минуты две Дима приводил себя в относительный порядок, сотрясая воздух и скручивая в трубочку мажоровы уши. Но надо было что-то еще и делать. И абсолютное непредставление, что же именно, выворачивало его, корежило, колбасило, перемалывало в фарш. А мажор смотрел. Ни на что не годный очкастый мажор на папиной “вольво” и только что из Таниной постели; последнее, разумеется, пофиг, но все-таки…

— Ее похитили из-за тебя, — негромко и задумчиво сказал он.

Дима Протопопов взвился было его убить, но мажор не заметил.

— Из-за твоего деда и его бон, — развивал он. — То есть это те же самые люди, которые тебя кошмарили. Ты должен их знать, Димыч.

— Я? — кратко, но на немыслимую глубину изумился Протопопов.

— А если не ты… Я знаю, кто, по идее, в курсе. Поехали.

“Вольво” стремительно рванула с места, Диму бросило в развороте на дверцу, он заорал неразборчиво, мажор, не глядя, посоветовал пристегнуться. Они помчались по ночному городу, феерически-праздничному, как новогодняя елка, как мечта. Когда они гуляли по вечерам вдвоем с Таней, вспомнил Протопопов, у нее каждый раз делались круглые, восторженные глаза ребенка, получившего только что неопровержимое доказательство бытия Деда Мороза. В ее родном депрессивном городе, как-то призналась она, не светились по ночам даже окна и фонари.

Но там с ней зато ничего не случилось бы, в порядке самоуничижения подумал он (а трезвомыслие тут же подсказало, что именно при отключенном веерно электричестве и случаются самые мерзости). Это все из-за меня. Какого черта я ей рассказал, взвалил на нее?!.

Она уже знала, не унималось трезвомыслие. От деда Менделя.

А с дедом Менделем кто ее познакомил?!

Тем временем от иллюминации за окнами ничего не осталось. Так, хаотичные квадратики окон в спальных панельках и редкие, как последние бойцы расстрелянного батальона, фонари. Куда он меня завез, <… … …>?!

— Кажется, здесь, — сказал мажор. Сдал чуть назад, и в свет фар попала жестяная табличка с номером дома. — Точно.

Дима Протопопов распахнул дверцу и высунулся. В нос ударил жуткий запашок постоявшего день на жаре мусорного бака. Откуда-то сверху энергично орал футбольный комментатор. Пронзительно мяукнула кошка, раздался многоэтажный и какой-то совсем нехудожественный мат.

— Что за дыра? — осведомился Дима.

— Здесь живет твой друг, не узнал? — сказал мажор, вылезая из машины. — Этот, забыл, как его, смешное такое имя… Я думал, ты в курсе.

— Мой друг?!

Мажор изумлял его все глубже.

— Тут, в общежитии. Или ты хочешь сказать, что комнаты не знаешь?

— Какой еще друг?

В скупом свете общажных окон стекла мажоровых очков сверкнули особенно гремучей смесью недоумения и гнева. Мажор нагнулся внутрь машины, и Дима довольно живо представил себе, как тот достает из-под сиденья бейсбольную биту. В сочетании с мусорной вонью и отдаленным, но непрекращающимся футбольно-матерным фоном это производило впечатление. Протопопову стало сильно не по себе.

— А он зато в курсе твоих проблем, — сказал мажор, выпрямляясь всего лишь с мобилкой. — И обсуждал их с братвой в кабаке. И возле съемочной площадки он тогда тоже крутился. Он подскажет, кто мог похитить Таню! Мы должны его сейчас найти, срочно, слышишь?! Черт, и как я мог забыть… смешная такая фамилия или кличка. Цюпик, Цыпик?..

— Говоришь, он здесь живет? — с изумлением уже Марианской глубины выдохнул Дима.

 

— Тупо крутишься и поднимаешь бабло. — Серьезный человек налил себе еще коньяку и в который раз молча предложил Тане; она опять поплескала рюмкой: есть, мол. — Крутишься и поднимаешь… поднимаешь… а смысл?

— У вас дети есть?

— Сына родил, — отозвался он с гордостью. — Дом вон построил… Деревья, <…>, посадил… много. Что еще?

— Вы можете путешествовать.

— Был я в вашем <…> Париже. И на этих, Канарейских… тьфу, ну ты поняла, на островах. Типа отдыхал. И что?

— Не понравилось?

Таня сочувственно понюхала коньяк. В очаге рядом с мангалом потрескивал огонь, создавая то ли пионерский, то ли туристический уют в ночи. Новый русский опрокинул стопку и прицелился еще; его рыжеволосая кисть с часами “Rollexx” на запястье заметно дрожала. Таня помогла придержать фляжку, вышло излишне интимно, однако серьезный человек не заметил и не злоупотребил. Ему вообще явно хотелось другого.

Поговорить. И чтобы выслушали.

— <…> это все, — сказал он. — Полная <…>. А хочется настоящего.

Он деликатно рыгнул, поставил фляжку возле бревна и кулаком вытер губы.

— Прекрасного хочется, понимаешь? Вечного!

— Некоторые люди вашего круга коллекционируют произведения искусства, — солидно сказала Таня. — Живопись, графику, скульптуру.

— Живопись, — презрительно повторил он с другим ударением. — Это для лохов. А я хочу…