Новый Мир ( № 11 2012)

На серьезного человека напала икота. Таня вежливо помалкивала, вся во внимании. И дело было даже не в том, что это грубое животное держало ее в плену, а значит, его следовало, пользуясь временной слабостью, приручить получше, не спугнуть, не разозлить неправильным движением или взглядом. Ей и вправду было интересно.

Таня пока не представляла, как это. Чтобы жирная складка на затылке, золотая цепь, пафосные часы, бордовый пиджак, особняк с массандрой за зеленым забором — и боны Менделя Яковлевича. Просто кусочки шершавой бумаги с тонким летящим рисунком и бестелесным силуэтом на просвет, вся ценность которых — в умозрительной вере в нее, в сфере воображения, в мечте. Не может же он, в самом деле, понимать. Она, Таня, сама почти ничего не понимала, когда строчила неразборчивые каракули в блокноте, думая только о том, как бы успеть записать. За Менделем Яковлевичем, который понимал слишком хорошо… и в конце концов не выдержал этого понимания.

— Ты думаешь, до меня не доходит? — проницательно осведомился серьезный человек. — Это же не бабки, это тупо бумажки, тьфу! Где их, по-твоему, реализовать, <…>? На Сотбисе?

— На Сотбисе можно, — подтвердила Таня.

— А <…> вам, — изрек он, показывая мирозданию средний палец, окольцованный перстнем-печаткой. — Не попрусь я ни на какой Сотбис. Я оставлю их себе. И знаешь зачем?

Таня помотала головой.

— Думаешь, чисто хочу понтоваться перед пацанами?

— Это вряд ли. Вы же серьезный человек.

Комплимент, он же констатация факта, сработал, выдавив из кирпичной морды некое подобие улыбки. Которая тут же сменилась и вовсе неожиданным выражением, будто залетевшим случайно с совершенно другого лица. Торжественным, задумчивым и даже, хотя насчет последнего Таня усомнилась, несколько смущенным.

— Сейчас скажу. Эти боны, — оказывается, он знал слово, — они нужны… ну просто ни для чего. Чтоб было. Ни у кого на районе, в натуре, нету, а только у тебя.

Поморщился, выпил, продолжил:

— Извини, подруга, <…> какую-то несу. Не так. Просто когда они есть — это настоящее. Ты чисто смотришь на них — и понимаешь. Душа видит. С ними все по-другому совсем, и ты сам уже другой. Все можешь, все держишь в руках, ну как бы тебе, чтоб дошло… Буквально <… … … … … …>! И <…>.

— Понятно, — кивнула Таня.

Серьезный человек, багровый от натуги, опрокинул очередную стопку, и его несколько попустило, на морде лица проступило глубокое удовлетворение. Таня снова сочувственно и понимающе кивнула.

Он старался. Он хорошо объяснил.

И тогда она ощутила счастье. Реальное и конкретное, как эта новорусская усадьба с мангалом и шашлыками, как золотая цепь на толстой шее собеседника и тупо им поднимаемое бабло. Счастье от осознания того упрямого факта, что боны Менделя Яковлевича лежат сейчас в тайнике за диваном в Артемовой квартире и об этом не знает никто. И не узнает. Потому что должна же оставаться в мире хоть какая-то гармония и, соответственно, устойчивость. А если прилепить друг к другу абсолютно несоединимые вещи, от полученной уродливой конструкции очень скоро останутся одни обломки. И все к тому идет, между прочим.

Но не в этот раз. Не дождетесь.

— А коллекционер лох, — бросил серьезный человек уже почти безмятежно. — Был бы не лох, работал бы сам. Такую тему поднимают своими руками, больше никак. Вот этими руками!

Он растопырил над костром обе короткопалые пятерни, на них зазолотились волоски, и перстень вспыхнул гранями печатки. Тане тоже захотелось погреть руки над огнем, но в последний момент она все-таки воздержалась.

И спросила:

— Коллекционер? Какой коллекционер?

 

— Потырил он твои боны, Протопоп? — озабоченно спросил Цырик, вглядываясь в ночную дорогу. — За тем поворотом налево.

— Не боны, — напомнил его дружбан-телеведущий. — Таню! Ты ее не знаешь, одна девчонка из провинции…

— Это я понял. А боны где?

— Ну чего ты заладил?! В надежном месте. Вон у него.

— А-а… — Цырик коротко зыркнул на Артема, который старался не отвлекаться за рулем. — Отсюда уже прямо по шоссе. Понастроились тут!.. Тормозни, я выхожу.

Артем чисто рефлекторно сбросил скорость, выглядывая, где бы встать. Возмущаться ему и в голову не пришло. Возмутился Дима Протопопов:

— Цыр!!! Ты чего?!!

Помещался он сейчас на заднем сиденье, у Артема за спиной, и если бы полез разбираться руками — а подозрения на то имелись, — это получилось бы четко через его, Артемову, голову. Танин жених предпочел притормозить и аккуратно остановиться под зеленым забором, нескончаемо уходившим вдаль. Цырик, сидевший рядом для удобства указывания дороги, тут же распахнул дверцу. Запахло ночью и жаром асфальта. Застрекотали сверчки, а позади симметрично взвизгнули тормоза.

— Я дал тебе пацанов. — Цырик указал царским жестом назад, в темноту. — И наводку дал с адресом. Ты же лох, Димка, ты неделю не мог вычислить, кто тебя кошмарит. А теперь еще хочешь, чтобы Цырик вместо тебя ехал разбираться по понятиям. Это твоя разборка, Протопоп. А пацанам я выставил, не боись, они тебя не кинут.

— А ты кидаешь, да? — обиженно спросил Дима.

— А я — реальный пацан. Я на чужие разборки не езжу.