— Это точно, — подтвердил симпатичный Антон, и в его интонациях впервые прозвучало что-то живое. С Димы шоколадка, мрачно подумала Таня. И это еще только начало.
— Антон… — Она склонила голову набок и преданно заглянула в его глаза; где там наш оператор, снимает? — А ты лично... вот зачем ты приехал сюда? Из этой своей... из Нижних Опишен?
— Верхних Опишней, — машинально поправил он. — Там труба, Тань. Фабрика встала, мужики спиваются, девки давно драпанули все... ну девкам-то легче, им понятно чего надо...
Если б это был Артем, Таня бы возмутилась и обиделась дня на два. Но теперь отвлекаться не стала и даже сочувственно кивнула.
— И армия опять же. А я не хочу в Чечню!..
— А ты не думал, — перебила, не давая и ему отвлечься на ерунду, — что оказался здесь не просто так? И увидел объявление, и пошел на кастинг... Что все это было — специально, ради нашей встречи?!
Симпатичный Антон явно ничего такого не думал. Задумался сейчас, что ему даже несколько шло. Оператор поправил камеру на плече и нацелился на крупный план.
Тогда Таня привстала, перегнулась через столик и беспардонно влезла в кадр, упав симпатичному Антону на плечи. Он так перешугался, что почти потерял равновесие, а губы стиснул намертво, как семиклассница. После первого шока, впрочем, весьма убедительно их разомкнул.
А Таня полуобернулась через плечо — и с размаху запечатала нацеленный на них объектив (любопытную протопоповскую морду, ага!) жесткой растопыренной пятерней.
Артем сидел в модном баре “Че” и тупо, безнадежно надирался. И думал о том, что совсем, совсем не знает эту сумасшедшую Таню, свалившуюся ему на голову неизвестно откуда. Что не надо было ругаться с мамой, которая, как всегда, оказалась права. Что нормальная столичная девчонка никогда не пошла бы сниматься в сомнительное телешоу, придуманное для американских придурков. И что он был последним кретином, когда верил, будто она просто так включает по пятницам идиотские “Города” с Дмитрием Протопоповым...
У Артема было все. Отдельная квартира и родительские связи, Институт международных отношений и стажировка в посольстве, иномарка “вольво” и будущее. И даже новые джинсы, купленные у бабки за шестьдесят карманных долларов. Джинсы, правда, натирали в паху. А их фирма-производитель называлась, при ближайшем рассмотрении, “Mantona”.
Он, Артем, был последним, позорнейшим лохом. Его жестоко разводили с самого детства, когда он с гордостью носил октябрятскую звездочку, мечтал о приеме в пионеры и со всей искренностью верил в коммунистическую партию и свою великую страну. Потом, когда оказалось, что верить надо в другую великую страну и в Бога, Артем, естественно, не повелся — чем немало гордился, а зря. Его все равно развели.
В его жизни, распланированной на несколько лет вперед, сложенной любовно и тщательно, как пазл, обеспеченной золотыми акциями отцовской компании, которая и сейчас процветала под крышей номенклатурного братства ушедших, казалось бы, времен — а на деле бессмертного и непобедимого... так вот. В этой жизни не осталось ничего по-настоящему хорошего и ценного, такого, чем бы реально стоило дорожить. Плюс никакого, ровным счетом ни малейшего простора для маневра.
Таня была совсем, совсем другая. Рядом с Таней появлялся смысл. Но Таню он, Артем, потерял окончательно и бесповоротно.
За соседним столиком гуляла братва. К этим мальчишкам, заслуженно считавшим себя хозяевами жизни — с тем единственным условием, что жизнь эта была, как правило, очень короткой, — Артем относился, по примеру отца, со слегка брезгливым сожалением (хоть и не был бы, конечно, рад встретить в подворотне). И к их хозяевам, носившим толстые цепи и пиджаки диких расцветок, тоже. Они, как пена, всплыли наверх в переходные времена, а пена, по определению, оседает; это было столь же неоспоримо и точно, как и его поездка в продолжение стажировки в Великобританию, намеченная на будущую весну. Они сами не заметят, как уйдет их время. А настоящие хозяева страны остались прежними, и Артем уже по праву рождения принадлежал к ним. Что, правда, не приносило ни малейшей радости.
Радость ему приносила только Таня. А Таня ушла насовсем. И даже если она вернется, то это как раз будет временно и ничего не изменит. Данная мысль вернулась к Артему по кругу, и не было резона не выпить.
— Короче, такая тема, — громко и довольно трезво сказал пацан за соседним столиком. — Тут проблемы у моего дружбана. У Димки Протопопа.
Я, наверное, должен объясниться.
Да, я отдаю себе отчет в том, что меня могут цинично и банально кинуть. Что я имею дело с беспринципными и опасными людьми. Что плачу реальные, обеспеченные сложным и более-менее отрегулированным механизмом мировой экономики деньги — за иллюзорную возможность, за весьма скромный процент вероятности, за миф, за мечту.