Новый Мир ( № 4 2002)

К сожалению, у меня нет “Четвертой книги”, процитирую “Второй язык”: “отделяю тебя от себя / чтобы сделать тебя собой / отделяю себя от тебя / чтобы сделать себя тобой”; “Тебе нужно было отдать все. / Но всего у меня тогда уже не было. / У меня не было прошлого — оно прошло. / У меня не было будущего — оно прошло бы”; / “Вечные поиски / признаков жизни. / Вечные происки / призраков жизни. / Признаков признак — / дыханье зрачка. / Призраков призрак — / шестая строка”. Новизна творимого может быть не только поисками “признаков жизни”, но этими самыми признаками, явленными в признаниях от трогательных и нежных: “только кормившей грудью / видна красота уха, / только вскормленному грудью / видна красота ключиц” — вплоть до вполне неприличных бытовых проявлений этих самых признаков: “Сегодня был такой кошмар! / В метро. Трусы врезались в писку — / и такой оргазм! Аж слезы брызнули”. И даже смерть у Павловой — “профессионал в любовном деле”. Жизнь, любовь и смерть не пугают, она не прячется от них, она готова ко всему и исполняет и жизнь, и любовь, как исполняют женские обязанности по дому. Она и ребенка родит, сперва вдоволь насмеявшись над собственным уродливым отражением в зеркале. Какой тут Бунин, откуда он явился? У Павловой — хоть бы намек на эстетизацию, прихорашивание секса и плоти, плоть разнообразна, жестока, безобразна и красива, она постоянно живая — Бунин же в поздних рассказах способен лишьвоображатьплоть, именно даже не вспоминать, а воображать ее, помня более всего вожделение. Я понимаю, что рискую, но все же назову поздние любовные рассказы Бунина онанистичными. Стихи Веры Павловой — столь же грубо выражаясь — постельны, они теплы, как двое в постели. Они — всегдасейчас.