Чтобы не впасть в морализаторство, вернемся, обходя стороной жизнь, к литературе. Бочаров цитирует известные слова Льва Толстого о творческой задаче писателя: “...обдумать мильоны возможных сочетаний для того, чтобы выбрать из них 1/000000...” Задача же исследователя — уловить и выявить конструктивное присутствие тех немногих “возможных сочетаний”, которые не были выброшены в лабораторную корзину вместе с тысячами прочих, а оставили в тексте след:
моглобыть иначе; устремись воля художника по другому, слегка намеченному руслу, открылись бы совсем иные дали, и перед кем-нибудь, наткнувшимся на заброшенное ложе потока, они и впрямь открываются — в преемственном творческом акте. Но это задание имеет свой философский пафос и свою философскую оправданность только в рамках классической нормы повествовательного искусства. (Точно так бунт против устоев общества бывает полезен и освежающ, пока общество это устойчиво.) Между тем постклассическое письмо, так сказать, методология компьютерного века, услужливо предлагает художнику включение неотброшенных возможностей в самую программу произведения, отказ от линейности и, следовательно, от выбора (не важно, что этим у нас пользуются пока авторы второго и третьего ряда — “Зимняя пыль” Слаповского, “Спички” Бородыни, “Чайка” Акунина; на Западе — уже давно и первого, Макс Фриш, например). В новой эстетической ситуации “возможные сюжеты” назойливо определяют себя как ирреальные, отменяющие самоё возможность реальности, — и пусть это станет маленьким звоночком, тренькающим близ уха нашего автора...Бочарову чрезвычайно пришлось по душе “коромысло антиномий”, на котором, как замечено было Я. Э. Голосовкером, колеблется ум Ивана Карамазова. Даже сама фигура Ивана предстает “неким мистериальным неравновесным живым коромыслом”: “идет как-то раскачиваясь... правое плечо... ниже левого”. Здесь нашему исследователю бросается в глаза именно “неравновесность” — как Ив б анова ущербленность (шуйца, сторона нечистого духа, приподнята выше десницы). Но “коромысло” Кантовых антиномий, на кои указывает Голосовкер, да и любых нерешаемых антиномий вообще, — как раз “равновесное”, и в этом его искусительность. Прежде всего — для автора данной книги. Почти во всех важнейших анализах и спорах он стремится остановить в “колеблющемся равновесии” чаши весов, сравнять в силе pro и contra.