Новый Мир ( № 7 2000)

Бочаров буквально ловит своих героев на слове, на соучастии в “независимых”, не зависящих от их воли перекличках. Вот: о “мировой гармонии”, слагающейся из эстетически уравновешенных контрастов добра и зла, — Константину Леонтьеву приходит тут на ум прекраснаяопера,но задолго до того, словно упредив неведомого противника, Белинский с ядом называет нечто подобное усладой длямеломанов.Или — малосимпатичное слово “ковыряние”, которым, не сговариваясь, метят Леонтьев и Тургенев новую, отягощенную “лишними” подробностями манеру письма (включая Толстого). Таким занимательным совпадениям ненавязчиво придается значимость и значительность — как проявлениямобщей жизнирусской литературы, совокупного источника ее сюжетов.

Слово у Бочарова на заметке, в ореоле свободных валентностей, и это справедливо также в отношении специфического “чужого слова” — слова тех разнокалиберных коллег, кто привлечен в спутники по филологическому прочтению 2 . Чужое определение, формула, “мо” (именной указатель отчасти свидетельствует о чрезвычайном объеме этих извлечений) Бочарову, положа руку на сердце, не слишком нужны — избыточны. Владея всеми артистическими оттенками интеллектуальной речи, он, кажется, легко мог бы “переиграть” эти посторонние удачи и находки. Но ему важно поместить себя в полилог голосов, сгруппировавшихся вокруг “испытуемого” текста, не остаться рядом с ним в идеологически авторитарном одиночестве. Здесь не просто научная корректность, понуждающая учитывать суждения тех, кто до тебя приближался к твоему предмету. Здесь — тип сознания.

Внимание к слову в ущерб вниманию к перипетии — это верный признак нелюбви к законченности, окончательности (ведь в классической парадигме цепочка перипетий приводит-таки к развязке, слово же звучит и ждет отзвука невзирая на автономию текста, на поставленную в нем точку). Слово открыто противослову за пределами того исхода, которым сам себя итожит завершенный художественный мир произведения.

Книга Бочарова начата работой о “возможных сюжетах” Пушкина — в “Евгении Онегине” и не только там. Например, уясняется, что завязка романа в стихах идет не от Татьяны, а от Онегина, от его возможного чувства к ней при первой встрече, чувства, оставшегося в сослагательном наклонении (“...Я выбрал бы другую, / Когда б я был, как ты, поэт”) 3 .