Новый Мир - Золото небесных королей (СИ)

- Я не знаю. - Вишена вдруг опёрся о стреблянина, тот перестал чесать глаз, обхватил конунга за поясницу. - Не знаю. Много славных воинов ушло на моих глазах в Валгаллу, клянусь Одином, но Гельга...

Вишена стал медленно оседать на траву. Сел, закрыл лицо ладонями.

- Темно в глазах у меня. В животе, в груди словно сено набито...

- Слаб ты ещё, конунг, - наклонился над ним Рагдай. - Три дня назад был ты мёртвый и Эйнар со Свивельдом спорили, кому идти добивать аваров, чтоб положить их с тобой в жертвенный костёр.

- Тогда, в ущелье, знаешь, когда понял, что задохнусь, видел мать свою. Изо рта её падали железные кольца. Руки были как крылья лебедя. Думаю, что мать. Я не знал её. А может, это была Маргит или Хильда...

Вишена открыл лицо, провёл ладонью по лбу: на липкие пальцы тут же налипла пыльца разрыв травы. Трава эта, низкорослая, с бусинами крошечных почек, измятая множеством ног, копыт, колёс, была почти серого цвета. Пыльный ветер разрывал её в клочья, а потом поднимал вверх и носил, кружил в маленьких вихрях вместе с сажей костров и пеплом недалёкого пожарища. Пыль объяла все, была везде: в кувшинах франконского меда, на лошадиных спинах, в бородах, на языке, в глазах. Воздух был липким, звук глухим, предметы тяжёлыми.

Глава двадцать вторая

ЧУДО ВОСКРЕШЕНИЯ

Костёр, разложенный варягами на виду у всего франконского города шатров, уже почти догорел. Тела Гельги, скрытого пламенем сразу после того, как конунг Вишена Стреблянин поднёс факел к облитому дёгтем столу из брёвен, больше не было. Языки пламени долизывали угли, прогоревший шлем, скрученный жаром клинок меча, закопчённые осколки костей. Когда смолкла флейта Бирга, пламя исчезло совсем. Хорн, трогая грязную тряпку на глазах, велел всем уйти, оставив лишь Свивельда и Эйнара. Им доверили собрать в горшок прах кормчего. Варяги торжественно, плечо к плечу, прошли сквозь сидящих неподалеку притихших стреблян. Ладри не поднимал головы и прятал глаза, когда Вольквина, замотанного бурыми от крови тряпками, уносили на руках. Он закрывал лицо ладонью, и было ясно, что мальчик плачет. Молчали дедичи, сидящие вокруг шатра Стовова, молчали бурундеи, под полотнами льняной ткани, растянутой на копьях, молчали полтески, гоняющие своих лошадей по кругу. Всё было готово. Железные шапки бурундеев, утыканные по ободу клыками хищников, стояли в траве на красных щитах с изображениями оскаленного лучезмейного солнца Водополка Тёмного. Только дедичи ещё не навесили поверх своих панцирей тетивы луков, перевязи мечей и берестяных коробов со стрелами, а полтески не измазали ядовитой кашицей свои палицы, топоры, кистени, метательные пластины и стрелы. Они ждали. Они смотрели, как варяги рассаживаются вокруг полотен ткани, редко уставленных кувшинами, вокруг мисок с хлебом, луком, солониной, как варяги молча жуют, отмахиваясь от мух.

Знойный воздух колебался, отчего казалось, что жёлтый вереск и сочная кашка струятся по поверхности окружающих холмов, как вода в серебряной Мораве, а Исполиновы кручи за мёртвым полем не плотнее чёрных облаков над перевалами. Франки, отделяющие отряд Стовова от стены леса из осин, берёз и клёнов, тоже были готовы. Это были не те франки, что мелькали среди повозок и тканых стен города шатров (с пятнами подкожных рисунков на голых спинах, с простодушными коричневыми лицами землепашцев и бочкарей). Франки, стерегущие воинство Стовова, были одеты в железо, укрыты кольчужными бармицами и масками, в кулаках сжимали наборные поводья откормленных овсом рослых коней. Даже у черноглазого раба, с самого утра разносящего среди них воду, на шее была серебряная гривна. Когда Рагдай уговаривал высокого франка с длинными косами на груди пропустить часть варягов в лес, заготовить дрова для погребального костра, Эйнар и Свивельд за его спиной на полуфранконском полунорманнском пытались оскорбить железных воинов, нарочито громко обсуждая пикантный слух. Поговаривали, что маленький Дагобер, живя со своим опекуном, епископом Арнулем в одной комнате, был намного ближе к епископу, чем того требовало опекунство и честь. Франки на это даже голов не повернули. Только позже, когда нарубленные брёвна таскали к костру, а черноглазый раб взволнованно сообщил, что Арбогаст и Отт сегодня на рассвете разбили аваров, идущих навстречу Сабяру хану на Ольмоутц, и что сам Ирбис хан убит Арбогастом, выяснилось, что франки у леса - австразийцы.

Давно миновал полдень, жара сделалась невыносимой, запах травы и пыли стал едким. От него чесались ноздри и першило в груди. Скрипя и громыхая дощатыми колесами, под цоканье возниц, кивки рогатых бычьих лбов с роем слепней и навозным духом, неподалёку от шатра Стовова выстроились полтора десятка возов двумя неровными линиями.