Новый посол

— Вот я и вижу: говорила... Кто же, кроме него, мог тебе внушить: «На своей Кубани ты был лучше...» Надо же такое: «Был лучше!» Не на своей же... верхотуре он успел тебе внушить такое? — спросил он и поднял глаза, словно взглянул на верхнее окно в торгпредском здании, за которым была комнатка Карельского.

Она засмеялась:

— Именно, на верхотуре!

— Смотри, Майка!

Да, у него был соблазн сказать: «Не доведет тебя до добра эта верхотура», а сказал примирительно: «Смотри, Майка!»

Она познакомилась с Карельским в его последний приезд в Москву. Чем-то он был похож на народовольца-шестидесятника: обильно длинноволос, с бородой лопатой, распластавшейся по груди, он вышагивал по торгпредству с такой покоряющей уверенностью, точно право это ему было дано его богатырской статью. Признаться, Ипатова это чуть-чуть раздражало, он даже склонен был видеть в этом недостаток скромности, хотя Карельский, строго говоря, не давал повода, — впрочем, кто, кроме Карельского, мог ей втемяшить: «На своей Кубани ты был лучше...»?

И ему стало тревожно, непонятно тревожно: не иначе, в ее словах сокрыто такое, что должно заставить задуматься и его. Ей кажется это плохим, а как ему? Она знала, чем его тронуть: «На своей Кубани ты был лучше...» Знала, что сказать. «На своей Кубани...» Есть некая эстафета: он, Александр Петрович, ставит под вопрос достоинства Ярцева, а она, его дочь, пытается оспорить качества Ипатова — и так без конца...

Однако она умела обратить его мысли к Кубани. Он не переоценивал своего места в жизни, но дело, которое он там делал, было и масштабно, и увлекательно. Со всего мира в городок шли машины, возделывающие землю. Зашитые в тес, окантованный железом, они были помечены городами, которые отложились в нашей памяти разве только по учебникам географии. Сонм комбайнов, убирающих пшеницу и рис, кукурузу, картофель и свеклу. Мир сеялок, высаживающих все, что способна родить земля. Мир тракторов, мощных, на колесной и гусеничной тяге, с кабинами, похожими на штурманские рубки пилотов... Все редкостное, едва ли не бесценное, в единственном экземпляре, доставленное сюда из-за дальних материков и океанов. В том, как человек исследует машины, есть усердие пчелы, берущей взяток. Мудрой пчелы. Наверно, ей уподобился и Ипатов, собравший свой редкостный парк в степном городке на Кубани. Одно сознание, что все это доверено ему, рождало у Ипатова не только небо, но и земля, — в этом степном обиталище на Кубани он вершил суд, и последнее слово было за ним. Это рождало сознание силы, а следовательно, веру в себя, энергию, способность действовать. На глазах возникали новые машины, теперь уже наши. Он не просто способствовал этому, он творил их. Большая страна ждала их, она была рада их приходу. Он затеял строительство городка в степи. Строил с той привередливой требовательностью и сметкой, с какой делал все. Хотел, чтобы городок был на уровне машин, которые он создавал. Все норовил проехать по белу свету и набраться ума-разума. Как с машинами — не хотел начинать с деревянного велосипеда. Он не мыслил жизни без этого городка на Кубани — ему ничего не надо было, кроме...

Он происходил из степных приазовских мест, и для него не было стороны краше, чем сторона степная. Он находил красоту в степи в любое время года, при любой погоде. Застила ли степь завеса июльского ливня, застила так надежно, что, казалось, потухло дневное светило или февральский мороз пришел на смену оттепели, остекленив все вокруг, степь была для него одинаково хороша. Особенно он любил в летнее предгрозье идти долгим проселком по степи, когда остро пахнет повлажневшей землей и в самом воздухе есть студеность ливня. Как все степняки, он любил ночевать в степи, расстелив под открытым небом сложенный вдвое полог бурки, так, чтобы все необозримое богатство ночи было перед глазами. Как ни грандиозно было зрелище ночной степи, оно не подавляло его, — наоборот, именно в эту минуту он казался себе сильным. Нужно ли было ему больше, чем он имел на своей Кубани? Нет, пожалуй.

И вот раздался звонок из Москвы. Он, этот звонок, все рушил... Дело не в английском, в котором он поднаторел порядочно, единоборствуя с заморскими доками, поставляющими машины, — кто-то подсмотрел, как он утвердил степной град. Подсмотрел и оценил. Как раз такой человек, рачительный и волевой, способный к самостоятельному разумению и действию, необходим внешнеторговому ведомству. Он воспротивился с той отвагой, на какую был способен, но получилось все наоборот: каждый его довод выталкивал как по заказу контрдовод. Оказывается, его работа на Кубани дала ему возможность накопить как раз такой опыт, какой был необходим его новому посту, основы опыта, остальное приложится — его данные убеждают в этом. Разговор был лишен категоричности; более того, он был терпим, но он не оставлял сомнений: там, на Кубани, найти человека легче, чем тут.