Новый посол

Ипатову казалось, что Жуэ заметно воодушевился, рассказывая о своем споре с эльзасцем. Александру Петровичу могло показаться, что хозяин не без умысла поведал сейчас об этом. Жуэ так и сказал: «Вон какие покупатели пошли сегодня...» В подтексте этой фразы мог быть и укор...

Вот они, причуды новой профессии Ипатова, — не знаешь, откуда ждать удара. Иконы! Александр Петрович искал оправдания: не обязательно же ему все знать. Ну, кстати, Чичерин... что он, все знал? Вздох, откровенно горестный, вырвался из груди Ипатова. Да чего тут вспоминать Чичерина! Он-то знал дай боже! Кстати, и иконы тоже знал... Вот так-то. Ипатов не думал, что все происшедшее внушит ему: дипломат — это знания и еще раз знания, а потом все остальное. Было такое чувство, что истина, которая завладела им, всемогуща, однако и ее было недостаточно, чтобы поправить Ипатову настроение. С тем они и уехали; нельзя сказать, что у Александра Петровича было хорошо на душе. Заметил ли это Жуэ? Быть может. Не этим ли можно было объяснить его приглашение побывать в его сельском доме в предгорье?

Они вернулись домой к вечернему чаю. Ксения все еще побаливала и не вышла к столу. Они пили чай с Майкой.

На столе под крахмальной салфеткой покоился торт, приготовленный Ксенией, — рассыпчатое, прослоенное кремом чудо, четырнадцать напитавшихся этим кремом коржей. Он понимал, что вступил в тот самый возраст, когда Ксенин торт был опаснее рыси, спрыгнувшей с дерева и вцепившейся тебе в загривок, но ничего не мог с собой поделать: позволял хищнице сидеть на загривке и пить кровь.

— Прости меня, но прошлый раз, когда мы ехали в Барбизон, я слышала, как Ярцев сказал: «Не вспугнуть, понимаете, не вспугнуть...» — сказала Майка и, протянув руку к выключателю, который был рядом, отняла руку — ей вдруг захотелось сберечь сумерки.

— Могло быть сказано: «Не вспугнуть». Ну и что?

— И ты не возразил?

— Не возразил.

Майка затихла на мгновенье — она вдруг почувствовала, что ей нелегко сейчас сказать то, что ей хотелось сказать, а в сумерках легко — горел бы свет, она не решилась бы.

— Я подумала: да честно ли это, а? Как на охоте, идти по следу человека... Честно?

— Честно ли? Ты поняла, что происходит? Проникла в смысл?

— По-моему, проникла... Вы хотите купить завод, так?

— Так, разумеется... — согласился Ипатов. — Но почему... «как на охоте»?

— Вы же не говорите человеку, чего ради вы за ним увязались?

Ипатов встал, направился к выключателю с намерением зажечь свет; однако, тронув выключатель, остановил руку — он подумал, что и ему удобны сумерки.

— Обнаружить себя — значит, дать возможность ему взвинтить цену... — подал голос Ипатов. — Да есть ли в этом резон?

Майка точно затаилась, тревожно затаилась.

— Когда честность сталкивается с простой выгодой, я, например, на стороне честности, — произнесла она.

Ипатов продолжал шагать по комнате; могло показаться, что сумерки скрадывают шаг, — незнамо, неведомо, откуда ждать удара.

— Тут ничего не поделаешь: мы следуем условиям игры, которые не нами придуманы... — подал голос Ипатов.

— С волками жить — по-волчьи выть, так?.. — спросу Майка серьезно; наверно, было искушение улыбнуться, но она спросила серьезно.

— Да, это как раз я и хотел сказать.

— А верно ли это? Нравственно?..

Сумерки сгустились и обратились во тьму, как обычно на юге, с быстротой невиданной. Ипатов сейчас стоял где-то в стороне, защищаясь этой тьмой.

— Для меня нравственно все, что выгодно моей стране... — сказал он.

— Просто выгодно?

— Просто.

— Ты полагаешь, что это верно?

— Да, конечно, — подтвердил Ипатов, дав понять, что на этом проблема для него исчерпана.

Она отрицательно повела головой, точно хотела сказать себе, не ему — себе: «Нет, нет!»

— У меня к тебе просьба... — наконец произнесла она.

— Пожалуйста.

— По-моему, приглашение Жуэ посетить его сельский дом относилось и ко мне, так?

— Возможно.

— Ты возьмешь меня?

Он помедлил с ответом.

— Возьмешь меня?

Он молчал.

Она повторила настойчивее:

— Возьмешь?

Он упер в нее глаза. Они были усталыми, быть может очень усталыми. «О чем она думает сейчас и что она еще затеяла?.. Все-таки у этих молодых свое устройство ума, которое нам не постичь. Все, что они способны сделать сегодня и сделают завтра, будет для нас неожиданно. Не хочется оскорблять их недоверием, но и доверять как-то боязно».

— Хорошо, поедем, Майка.

Ему было непросто выехать в этот раз: явилась делегация из Москвы во главе с ученым мужем, очень важным, — академик тряс седой гривой и на каждый свой шаг испрашивал благословения у Ипатова. Узнав о поездке Александра Петровича в предгорье, академик пришел в замешательство — он полагал, что Ипатов бросил его на произвол судьбы. Он отпустил Ипатова с условием, что тот явится по первому сигналу. Александр Петрович понимал, что сигнал этот будет подан без крайней надобности, но не перечил.