Ну привет, заучка...

И первое его болезненное движение во мне было сладким. Было словно ток по венам, по всему телу, жестко и грубо. Желанно. И с каждым толчком я прижималась еще сильнее, выгибалась, и хотела больше, больше, больше. И если б он остановился в эту минуту, я бы его убила, вот толно! И если б замедлился, беспокоясь о моем самочувствии — тоже! Потому что я умирала от каждого его движения, ощущая его всем телом, сразу, наотмашь. И не желая прекращать. Я вцепилась в Аслана ногами и руками, обняла за плечи, прижимаясь, выстанывая его имя и лихорадочные просьбы не тормозить, не останавливаться и подстегивая его этим больше и больше. Он уже не берег меня, нет жалел. Рыча, прихватывал кожу на шее и плечах зубами, облизывал скулы и губы, проникал в рот глубоко-глубоко, имея меня одновременно не только членом, но и языком, и я умирала. Сладко и долго умирала в его руках. И не хотела воскресать.

Потом мы лежали на узком диване, я сверху, распластавшись по телу своего мужчины, как лягушка, обхватывая его всеми лапками, смотрела на его умиротворенное, счастливое, такое красивое лицо, чувствовала тянущую боль в промежности, которая опять, по-мазохистки заводила и казалась нужной и желанной, и думала о том, какого черта я вообще столько времени его гоняла? Если бы знала, что это настолько сладко, настолько невероятно, то сдалась бы ему сразу же, еще в тот день, когда он поцеловал меня в первый раз, возле спортзала, облизывая мокрую от пота и воды кожу.

18

— Слушай, малыш, тебе больно, наверно, — тихо сказал Аслан, когда утром мы вместе зашли в ванну. — Я, пиздец, какой неаккуратный был. Животное, бля.

Он оглядывал мои плечи со следами своих зубов и поцелуев, проводил пальцами по щекам, натертым щетиной, и исцелованным губам, а я стояла и млела. И чувствовала, как опять все внутри болит. Такой острой болью, которую унять только он может. Я прижалась к нему, потерлась щекой о грудь, заросшую черным волосом, провела пальчиками по твердому животу, спускаясь ниже и сама шалея от своей наглости. Но хотелось, вот правда хотелось невозможно как. Неужели это всегда так теперь будет? Чтоб смотреть — и с ума сходить. Чтоб все внутри больно и ждуще? Чтоб не думать ни о чем вообще? Только о нем? Неужели… Неужели это у всех так?

Под тонким трикотажем трусов член опять был твердым. Сам просился в руку. Хотел. А вот парень мой попытался включить голову. Остановил, дыша тяжело и покачивая головой.

— Маленькая, тебе пока нельзя.

— Почему? — я реально не понимала, почему. Нет, конечно, я читала, конечно, я смотрела, но не могла ничего сделать с собой. Хотелось. Ужасно. Чтоб как ночью.

— Тебе больно будет… Там все зажить должно.

— Плевать… — я, на чисто интуитивном уровне поняла, что смогу настоять на совем, потому что Аслан тоже хочет, и только то, что мне может быть больно, его останавливает. И голову включает. А я хочу! Значит, надо, чтоб голову отключил. А как это сделать? Я уже знала, как.

В этот раз резинка боксеров пропустила мою руку легче. Приобретаю навык? Я сжала пальчики вокруг напряженного, с радостью прыгнувшего мне в ладонь члена, провела несколько раз вниз-вверх, вспоминая ритм прошлой ночи. Аслан, который сделал движение, чтоб остановить меня, замер, застонал, сделал шаг, прислоняя меня к стене и упираясь в нее лбом. Я пошире расставила ноги, не удержавшись и проведя пальчиками по своей промежности, дрожа в унисон с ним и водя ладонью по напряженному члену.