Нулевая долгота

— Витенька, я знал, что ты позвонишь. Я чувствовал. Увидимся, да? Сейчас лечу. Какая женщина? Вся в черном в праздничной толпе? Пропал без вести? Надо помочь? Обязательно поможем! Сейчас загляну в свою картотеку. Кажется, я этим уже интересовался. В любом случае разберемся, поможем. Нет, я чувствовал, Витенька, что ты мне позвонишь. А говорят, не существует телепатии. Я даже знал, откуда ты позвонишь. Значит, где встречаемся? Ага, на лавочке у самой воды, поближе к Нескучному саду. Лечу, старик, жди. Через полчаса буду. А потом и отметить не грех! А? Не грех? Вот я и говорю. Конечно, отметим! Я тебе такого порасскажу. Сколько мы не виделись? Да, да, понимаю. Ну я на тебя тонну информации высыплю. Говоришь, стучат. Куда стучат? Кто стучит? А, в будку стучат. Понятно! Лечу, жди меня. Жди!

Ветлугина радовали встречи с Вадимом Татушкиным. Но от его бурной говорливости он всегда уставал. Однако более отзывчивого товарища, чем Вадим, у него не было. Татушкин, как правило, появлялся тогда, когда он был просто незаменим. Они могли месяцами, даже годами не общаться, изредка перезваниваясь. А потом возникал стремительный период сближения, прямо-таки неразделимости. И, насытившись, наполнившись друг другом, они вновь погружались в свои бесконечные дела, обязанности, заботы. Они не ревновали друг друга к служебному товариществу, к разным знакомствам, вообще к чему-либо. Они знали, что в душе каждого для другого есть особое, никем не заполнимое место.

Ветлугин спустился по гранитным ступеням к самой реке. Полуденное солнце поднялось к пределам небесного купола, грело по-летнему. Но у воды ощущалась приятная прохлада. Он сел на одну из скамеек в гранитной нише. Напротив в тяжелой солидности возвышалась Фрунзенская набережная. По блистающей глади реки пролетел на подводных крыльях бело-голубой катер. Все было радостным и праздничным. И Ветлугин уже не сомневался, что они обязательно помогут матери Вячеслава Песчинского, как когда-то миссис Баррет.

Тайны старой фермы

Барреты были фермерами. Их одинокий каменный дом стоял в долине среди сравнительно высоких гор, укрытый яблоневым садом. У каменной ограды Ветлугина встретил угрюмый человек лет пятидесяти пяти, одетый в толстый свитер и грубые мятые брюки, назвавшийся Гарольдом Барретом. У него была тяжелая короткопалая лапа, которую он вяло протянул при знакомстве. Он смотрел на Ветлугина исподлобья, недружелюбно. Мистер Баррет не пытался скрывать, что визит русского не радует его. Ветлугин было подумал, что это муж миссис Баррет, представил их тяжелое объяснение перед его появлением, но Гарольд Баррет оказался братом.

— Значит, вы тоже знали Георгия Пошатаева? — поинтересовался Ветлугин, когда они шли по выложенной камнем дорожке к дому.

— Да, — односложно ответил тот.

Гостиная в доме была темная, низкая, с маленькими окнами, и по этим окнам можно было судить, что дому Барретов не меньше ста лет. Стены были увешаны фотографиями; размером и аляповатостью выделялась малоинтересная картина с пасущимся стадом по лесистому склону горы, залитому солнцем. Из мягких старомодных кресел поднялись две женщины — две миссис Баррет, очень разные. Одна была женой Гарольда Баррета, и звали ее Кэтрин. Другая, Элизабет, была его сестрой.

Кэтрин была невысокая, черноволосая, полнотелая, тех неопределенных лет, когда женщине уже, конечно, сорок, но никак не больше — и никогда не будет больше, только там, в самом конце. Она приветливо улыбалась, и глаза ее светились любопытством. В ней чувствовалась легкокрылая женственность, отличающая француженок. Она и была француженка, как многие на Джерси.

Элизабет, в свою очередь, была типичной англичанкой — высокой, крепкой и худой. Ее никак нельзя было назвать красивой, но в ней чувствовалось то, что не в меньшей мере нравится мужчинам, — надежность. Такие женщины, подумал Ветлугин, не отступают при испытаниях, в своих намерениях идут до конца, а в своей преданности, видно, до смерти.

Неожиданный приезд Ветлугина сильно растревожил Элизабет Баррет. Она не скрывала беспокойства. В ее больших серых глазах отражалось страдание. В них была боязнь, что погибнет последняя надежда. Ветлугин понимал, что только Элизабет не смирилась с исчезновением Пошатаева. И, видимо, у нее были жаркие споры с братом, который, похоже, упрямо противился розыскам.

Странно, все-таки, думал Ветлугин, что Элизабет в письме назвала себя «миссис Баррет». У англичан «миссис» означает то, что женщина замужем. А если Элизабет Баррет замужем, то она должна носить фамилию мужа, то есть быть миссис Смит, Кларк, Тэйлор… Но никак не «миссис» со своей девичьей фамилией. Если, конечно, она не вышла замуж за однофамильца — мистера Баррета. В общем, в этом странном соединении «миссис» и девичьей фамилии была какая-то тайна, и Ветлугин не сомневался, что она связана с письмом Элизабет Баррет.