Нулевая долгота

Разговор не получался. Немного о погоде, немного о фермерских делах. Гарольд Баррет, который наследовал ферму от отца, нехотя рассказал о том, что они круглогодично выращивают помидоры и держат коров. Помидоры отправляют в Лондон, молоко — в Сент-Хелиер. Пока Кэтрин готовила чаепитие, он налил себе и Ветлугину виски, не предложив ни воды, ни льда, ни содовой, и сам в три скорых приема выпил до дна и налил столько же еще. Ветлугин рассказывал, как торжественно будет отмечено 30-летие Победы в СССР; Элизабет ловила каждое слово, а Гарольд, похоже, не слушал. От виски его грубое, обветренное лицо покраснело, глаза заблестели, и, перебив Ветлугина, он напрямик спросил:

— Почему через тридцать лет?

Ветлугин стал объяснять, что, начиная с 20-летия Победы, каждый год торжественно… Баррет снова перебил:

— Почему через двадцать лет?

Ветлугин посмотрел на него вопросительно:

— Я мог бы, мистер Баррет, не навещать вас.

— О нет! — встрепенулась Элизабет.

— Ол райт, — промычал Баррет. — Это нужно ей. Еще виски?

Ветлугин отказался. Появилась с подносом, уставленным чашками, Кэтрин, и атмосфера сразу разрядилась.

— Ладно, — бурчал Баррет. — Я молчу. Это все Элизабет.

Кэтрин разливала чай. Пили чай, перебрасываясь незначительными фразами. Элизабет от волнения и горячего чая раскраснелась. Она была вся в напряжении, ожидая разговора о Пошатаеве. Но главой в доме был Гарольд Баррет, а он, не притронувшись к чаю, продолжал потягивать виски и упорно молчал. Кэтрин пыталась о чем-то расспрашивать Ветлугина, но все было напрасным — общения не получалось.

— Ол райт, — наконец выдавил Баррет. — Ол райт, — повторил, вздохнув. Он стал задумчивым и серьезным, а его взгляд, устремленный в окно, далеким. — Джордж нас сильно обидел. Я его считал братом и другом, а он исчез. От него я этого не ожидал. Но дело прошлое. Ол райт.

— Мы ничего о нем не знаем, Гарольд, — беспокойно вставила Элизабет.

— Скажи мне, зачем тревожить память? — обратился он к ней и перевел свой тяжелый взгляд на Ветлугина. — Мертвый он или живой — в нашей жизни его больше нет, правильно? Зачем же мучиться? Вот она, — он грубо ткнул пальцем в Элизабет, — живет с этой мукой тридцать лет. Понимаете, тридцать лет! Больше половины своей жизни. Нет его — и все!

— Простите, я об этом не подумал, — искренне признался Ветлугин. — Пожалуй, мне лучше бы не появляться в вашем доме.

— О нет! — воскликнула Элизабет. — Мы все же хотим узнать о Джордже.

— Вас, русских, не поймешь, — ухмыльнулся мистер Баррет. — Вы искренние люди, но не выполняете своих обещаний.

— О Гарольд! — взмолилась Элизабет.

— А если он мертв? — осторожно вставила Кэтрин.

— Мертвый он или живой, я надеюсь, мы скоро узнаем, — решительно подвел черту мистер Баррет. В задумчивости он продолжал: — Джордж любил технику и хорошо в ней разбирался. Он все время просил меня связать его с партизанами. А их здесь не было! — И Гарольд Баррет выдавил кашляющий смешок. — Здесь в войну немцев было больше, чем нас, джерсийцев. Понимаете?

— Ну так, Гарольд, я расскажу? — заискивающе попросила Элизабет.

— Ладно, — вздохнул он, наливая себе еще виски. — Нам тогда было на тридцать лет меньше. Мне в конце войны было двадцать три года. — Подумав, сказал: — А Джорджу следующей зимой будет ровно тридцать лет. Значительно больше, чем нам тогда… Джордж — это ее сын, — пояснил Гарольд Баррет, кивнув в сторону сестры, и глотнул виски.

Миссис Баррет — теперь Ветлугину стало ясно, почему Элизабет называет себя «миссис», — осуждающе покачала головой. Ему стало ясно, почему она так настойчиво стремится что-то узнать о Георгии (Джордже) Пошатаеве. Тогда не только было спасение из неволи, от гибели. Жизнь продолжалась. Была, видно, любовь. А потом все прервалось.

Ветлугин вдруг с незнакомой ему силой ощутил себя неразрывно связанным с войной. Война уже принадлежала не только его отцу, матери, Барретам, Пошатаеву и всем тем миллионам, которых она опалила. Она принадлежала и ему. Не так, как раньше. И не тем, что вырос в войну. И не тем, что мир — это все: жизнь, любовь, счастье. Это все оставалось. Но что-то новое приоткрылось. И он сразу схватил «что» — новая ответственность.

* * *

Элизабет пригласила Ветлугина в свою комнату. Они поднимались на второй этаж по скрипучим столетним ступеням. Ветлугин подумал, что когда-то Георгий Пошатаев засиживался в гостиной, а потом поднимался по этим ступеням. Пугающая мысль пронзила его: а ведь он мертв! Зачем же тогда все это? Зачем же тревожить память? Ведь действительно тридцать лет! Выросло новое поколение — он, сын миссис Баррет… У них уже дети! Но для нее, для Элизабет Баррет, эти тридцать лет — одно ожидание, одна надежда. Она все еще в сорок пятом, все еще ждет свою судьбу, все еще верит, что вновь увидит того русского военнопленного по имени Георгий Пошатаев, который покорил ее сердце и остался в нем навсегда.