Нулевая долгота

— В Бирмингеме заводы. Местным промышленникам не дают покоя размеры вашего рынка, — улыбнулся скучновато Робинсон и продолжал шутливо: — А лондонская «вечерка» печется о ваших свободах, считает, что у вас нарушаются права человека. Вот просит побывать на выставке непризнанного советского художника и написать о несвободе творчества в Советском Союзе.

— Как фамилия художника? — едва скрывая волнение, спросил Ветлугин.

Робинсон достал бумажник и вынул из него письмо от редакции.

— Кюприв, — неуверенно произнес он.

— Купреев, — поправил Ветлугин.

— Купрев, — поправляясь, но опять неправильно произнес Робинсон.

— Могу я прочитать письмо? — спросил Ветлугин.

— Конечно, Виктор. — Робинсон протянул ему листок.

В письме говорилось:

«Дорогой Джеффри.

В четверг, 22 июня, на Корнфилд-клоус, 8 (северо-запад, 3), в галерее Хью Стивенса открывается персональная выставка русского художника Купреева. У мистера Купреева трагическая судьба. Власти запрещали выставлять его нетрадиционные картины, и художник в отчаянии покончил с собой.

Газета желает опубликовать в субботу, 24 июня, размышления о судьбе художника и его творчестве, а также о подавлении свободы творчества в Советском Союзе. Мистер Дэвид Маркус, обративший наше внимание на эту выставку, готов сообщить подробности биографии и жизни художника (тел. 01-624-6465). Мистер Хью Стивенс, владелец галереи, как мы поняли из письма Д. Маркуса, готов дать подробное интервью.

Зная Ваш интерес к вопросам культуры и свободы творчества как в нашей стране, так и в странах за «железным занавесом», мы надеемся, что Вы выполните для нас эту работу. Размер статьи до 1 тысячи слов, как обычно, на страницу. Снимок одной из картин художника выполнит наш фотограф.

С добрыми пожеланиями,

                                       искренне Ваш

…(Н. Гривс)».

Робинсон удивленно и обеспокоенно смотрел на изменившегося в лице, помрачневшего Ветлугина.

— Что-нибудь случилось, Виктор?

— Когда ты будешь это делать?

— Сегодня, сразу после коктейля.

— Все это ложь!

— Что, Виктор, ложь? — еще больше удивился Робинсон.

— Купреев не совершал самоубийства.

— Посольство занимается этой выставкой? — с вспыхнувшим любопытством поинтересовался газетчик.

— Насколько я знаю, не занимается, — резко ответил Ветлугин. — Я занимаюсь. Я знал Алексея Купреева. У него не было никаких противоречий с властью.

— Но его не допускали на выставки, не так ли? — заметил Робинсон достаточно холодно: мол, не все ложь.

Ветлугин понимал, что горячность в споре вредит. Но он понимал и то, что если Джеффри Робинсону откроется вся правда и он ее примет, то он, Джеффри Робинсон, может оказать неоценимую услугу. Ветлугин спокойно и грустно сказал:

— Я сержусь потому, что не знаю, как остановить несправедливость. Купреев начал выставляться, но серьезно заболел и вскоре умер. — И не сдержался, резко сказал: — А Хью Стивенс большой негодяй. Он устроил выставку краденых картин.

— Ты можешь это доказать? — недоверчиво спросил Робинсон.

— Я стараюсь это доказать. Что бы ты ни написал, Джеффри, я хочу тебя познакомить с дневниками Купреева.

— А как они оказались у тебя?

— Это пока тайна.

— Очень интересно, — сказал Робинсон задумчиво.

— Стивенс хочет сделать на всем этом хорошие деньги, — продолжал Ветлугин и вдруг предложил: — Поедем ко мне, Джеффри, я тебе все расскажу по порядку. Но главное — я хочу, чтобы ты узнал Купреева как человека.

— Пожалуй, я готов, — несколько поколебавшись, согласился Робинсон.

— У меня единственная просьба: пожалуйста, при встрече со Стивенсом и Маркусом никак не покажи, что ты знаешь больше того, что они захотят тебе рассказать.

— Хорошо, Виктор, джентльменское соглашение. Ну, а водкой и икрой угостишь?

— Конечно, Джеффри.

Робинсон похлопал Ветлугина по плечу, улыбнулся, подмаргивая:

— Мы напоминаем с тобой заговорщиков, не правда ли?

— А мы и есть заговорщики, — мучительно улыбнулся Ветлугин.

III