Нулевой Архетип

Вот же она: Солнечная улица – серая и дымная, и настоящая.

И четвертый дом – крохотная коробка наверху, затерянная между 4-а и 4-в, но Кейн все равно увидела ее сразу.

Увидела и перешла на бег.

Должно быть, она глупо выглядела со стороны – взрослая мастресса, которая, путаясь в юбке, бежала вперед.

Может быть, Джека даже не было дома.

Каблуки стучали по каменным плитам мостовой и по железным лестницам, ведущим вверх, и воздуха – такого дымного, холодного воздуха трущоб было отчаянно мало.

Дверь в дом Джека была небесно-синей, затертой заплаткой неба на стене.

Кейн подняла руку, чтобы постучать, и замерла.

Сердце колотилось, как сумасшедшее – казалось, так громко, что, наверное, его можно было принять за стук в дверь.

А потом раздались шаги с той стороны двери, Кейн узнала их – по одному звуку узнала Джека.

Дверь открылась, и это действительно был он. Полумрак коридора обрисовывал его фигуру, и Кейн сразу увидела Джека целиком – каждую крохотную мелочь: и массивную фигуру, и тень щетины на подбородке, и крохотную дырку на старом свитере возле локтя. Льдистые глаза, и механическую руку, и старые домашние штаны, всклокоченные волосы и тени под глазами.

Джек молчал.

Смотрел на Кейн, не двигался с места, и казался вырезанным из камня.

А ей только теперь пришло в голову, что он мог быть не один.

Что она сама – растрепанная, раскрасневшаяся от бега – выглядела глупо.

И что, действительно, какая же на самом деле бессмысленная ситуация. Кейн столько раз ее представляла, но все равно получалось нескладно.

– Извините, – сказала она. – Вы не приглашали, а я все равно пришла к вам на чай.

Джек смотрел на нее, словно не мог насмотреться.

Или же она все это придумала.

– Извините. Нужно было предупредить, – она сделала шаг назад, и Джек шагнул следом. Серое, холодное солнце Цитадели осветило его лицо. – А у вас все равно только кофе.

Джек перехватил ее руку, механические пальцы сомкнулись до боли – словно Джек боялся, что Кейн исчезнет.

Или же он просто не научился еще рассчитывать силу.

– Чай есть, – сказал он. Хрипло, как будто слишком долго молчал до этого. И добавил. – Есть, я купил. Подумал: вдруг ты зайдешь.

Красная Мария

Из окна в комнате трущобы, припорошенные свежим снегом, казались игрушечными. Белые шапки смягчали их, делали какими-то праздничными. Кейн сидела за столом, куталась в кофту Джека и грела руки о чашку с чаем. Отопительный медиатор – старый и дешевый – опять барахлил, и в комнате было холодно. Стоило бы встать и поправить схему, но Кейн ленилась. И ей немного нравилось сидеть, смотреть за окно и слегка мерзнуть.

На столе перед ней в две стопки лежали контрольные работы по теории спирита, но проверить их нужно было к четвергу, и она тянула до последнего.

Зимой Цитадель засыпала, и хотелось впасть в спячку вместе с ней.

Джек ушел на рынок запчастей за деталями для поломавшейся печки, и, как уже успела убедиться Кейн, на рынке запчастей он мог пропадать часами и вернуться, накупив совсем не того, за чем шел изначально.

Она многое успела о Джеке узнать – мелких, совершенно бытовых вещей, которые почему-то казались странно важными: что он терпеть не мог мыть посуду, что раскидывал детали по всему дому, повинуясь своей, какой-то недоступной для Кейн логике, что ему нравилось разбирать и собирать механизмы.

Что любую помощь он принимал за благотворительность.

Многие вещи, которые он делал, можно было бы использовать как медиаторы, соединить их с простейшими схемами – такие разработки стоили недешево и вполне могли приносить неплохие деньги. Кейн предлагала свою помощь несколько раз, но Джек всегда отказывался.

«Ты не для того мне нужна, птичка. На жизнь я себе как-нибудь и сам заработаю».

Фактически Кейн вот уже больше шести месяцев жила у него, даже не помнила, когда последний раз возвращалась в свою квартиру. Все началось с мелочей: Джек прятал ее вещи – шарф, зонтик, одну из перчаток – в надежде, что Кейн за ними вернется, и она возвращалась, радуясь, что был предлог зайти. Они с Джеком разговаривали: поначалу неловко, непривычно, спотыкаясь об нормальность таких разговоров. Было странно сидеть рядом и понимать, что опасность, необходимость спешить и выживать остались под Грандвейв.

«Как прошел ваш день?»

«Я суп сварил. Будешь?»

«Знаете, иногда проверка контрольных работ меня убивает».

«Суки на рынке запчастей опять подняли цену на пружинные трансформаторы».

А потом как-то естественно и незаметно они перешли на «ты».

«Я никогда не была там. Сходишь со мной?»

«Эти идиотские толпы меня убивают».

Они на многие вещи смотрели по-разному. Они на главные вещи смотрели схоже.

И именно вот эта нормальность, обыденность и делала Кейн по-настоящему счастливой. Именно эта нормальность и привела ее, в конце концов, в квартиру Джека жить. Спать на старой продавленной кровати, слишком тесной для двоих, и все равно почему-то очень удобной, вставать на полчаса раньше, чтобы успеть в Университет, растирать Джеку мышцы руки, которые сводило к вечеру, помогать снять и надеть протез. Он стеснялся, злился, спорил, но в конечном итоге все равно уступал.