Нулевой Архетип

Образы наслаивались один на другой, путались.

Человек на операционном столе кричал, когда над ним раскрывала крылья схема.

Медиатор лопался из-за неправильного крепления.

Рассыпались на осколки спирит-кристаллы.

– Чтобы овладеть архетипом, нужно просто понять его. Научиться чувствовать, обращаться и взаимодействовать с ним, – сказала Кейн. – Много лет в Университете, годы постоянных занятий – чтобы изменить себя и стать кем-то способным на большее. В этом есть нечто очень правильное. Человечное. Людям свойственно работать над собой в надежде стать лучше.

Джек молчал.

– Но есть те, кто хочет все и сразу, – продолжила она. – Хочет получить все, не меняясь.

Образы текли и текли потоком. Жизнь мастресс на станции, схемы и эксперименты.

– А если не хочешь меняться сам, нужно изменить спирит. Под себя, под свое удобство и свои амбиции.

Вывернуть его и изуродовать. Не дорасти до спирита, а опустить его на собственный уровень.

– Они сделали его живым? – спросил Джек. Голос звучал глухо, как сквозь толщу воды.

– Он и так живой. Но они научили его страдать.

Они дали ему сознание, похожее на человеческое – как оболочку. Сознание, способное бояться и болеть.

Может быть, это была случайность или просчет.

Может быть, они надеялись, что это все сделает проще.

Они ошибались.

Кристаллы прорастали сквозь кровь, разрывали кожу и распускались страшными цветами, выл человек и, перекрикивая друг друга, суетились вокруг мастрессы.

Кейн смотрела, не пытаясь помочь.

Так рождалась «Мария» – в крови одного-единственного человека.

– Спирит не предназначен существовать в такой форме. Он попытался сбросить ее и снова стать собой. Вернуться к изначальному состоянию, но они заперли его на поверхности. А здесь он мог только прорастать дальше – в другие предметы и людей. Тогда мастрессы, которые еще оставались в живых, опустили платформу под Грандвейв и запечатали лаборатории. Чтобы предотвратить распространение.

Они оставили его кричать в одиночестве. Там, где никто не услышит.

Новорожденная «Мария» не знала ничего, кроме боли. Не хотела ничего, кроме как умереть.

И снова стать тем, чем была с самого начала – силой, живущей на изнанке.

Чтобы помочь, нужно было погрузиться очень глубоко.

Смогла бы Кейн вернуться? Осталось бы от нее хоть что-нибудь достаточно человечное, чтобы захотеть вернуться?

– Что дальше?

– Не отпускай мою руку.

– Не отпущу.

Кейн раскрылась навстречу крику, впустила в себя боль «Марии», и изнанка хлынула в нее, как в открытую дверь.

Как острый осколок. Навылет.

Больно! Так больно! Помоги!

Кейн корчилась в этом крике, терялась в агонии и беспомощности.

«Мария» утаскивала ее все глубже и глубже. К сияющему центру, где архетипы сливались в единое целое и становились самой жизнью.

Все остальное становилось неважным.

Анна Кейн? Кто это?

Что это?

Где-то наверху кто-то все еще держал ее за руку.

И поэтому она оставалась собой.

Даже когда оказалась в пылающем, спутанном, раскаленно-красном сердце «Марии».

Там, где не должно было быть никаких нитей – нити схемы переплетались, пожирая сами себя.

Они поддавались с трудом, обжигали болью и страхом.

Нить за нитью, нить к нити.

Если разрушить схему, спирит освободится и снова станет тем, чем предназначен быть.

Свободным.

Когда поддалась последняя нить, все вокруг вспыхнуло белым – серебристой радостью, правильностью.

Силы не помнят зла. Не страдают и не чувствуют боли.

А она? Кто она?

Анна Кейн.

Бессмысленное человеческое имя. Набор букв. Мираж.

Но кто-то держал ее за руку.

* * *

Кейн вынырнула на поверхность, хватая ртом воздух, как будто действительно могла захлебнуться Изнанкой.

Трясло от холода, и вокруг были мертвые темные коридоры «Марии».

Джек прижимал Кейн к себе, растирал ее руки, целовал лоб, щеки, губы и шептал что-то – сбивчиво, неразборчиво.

Кейн подняла руку и коснулась его волос. Кончики кольнули ладонь.

Джек вздрогнул, а потом уткнулся в нее лицом, прижался крепко до боли.

Кейн обнимала его в ответ, гладила по плечам, шептала, что теперь все будет хорошо, и ей тоже хотелось плакать.

* * *

Возвращение на корабль она запомнила урывками – истощение накатывало тяжелыми, темными волнами, и никак не удавалось согреться. Несколько раз Кейн теряла сознание, потом приходила в себя ненадолго и отключалась снова.

Кажется, Джек с Дамином о чем-то спорили.

Кажется, были какие-то проблемы со шлюпкой.

Кажется, проснувшись, Кейн видела, как Дэвид баюкал раненую руку.

На самом деле Кейн ни в чем не была уверена.

Ей снился океан и тяжелые свинцовые облака над ним, запах грозы в воздухе. Свежесть и свобода.

Сон сплетался с явью, и они становились неразличимы.

А потом не было ничего. Только темнота, ласковая и непроглядная.

Кейн проснулась в светлой больничной палате. Из круглого, забранного решеткой окна лился белый, безликий свет.

В кресле справа сидел Дамин и равнодушно смотрел на снегопад за стеклом.

Кейн пошевелилась, осторожно села в постели и осмотрелась по сторонам.

Палата была ей знакома.

– Врачи говорили, ты будешь спать еще несколько часов, – не поворачиваясь к ней, сказал Дамин.

– Где Джек?