Нулевые, боевые, пенсионные. Книга 3. 2000–2010 годы

18-го печатал до одурения и остервенения Чаадаева (конечно, сам Чаадаев тут не при чем). Перебил пластинку и позабавил пришедший брать интервью некто Александр Попов из швейцарского издания «Who is who» в России из списка успешных людей. Нашли самого бедного, без домов, коттеджей, прочей недвижимости, яхт-пароходов-самолетов, банковских счетов и т. д. Только книги, но это ценность, — стал утверждать мне представитель швейцарского издания — вклад в историю и культуру России. Потом приходил другой «дядя» и все выспрашивал и задавал вопросы.

28 октября — только что закончил эссе о Георгии Шенгели, чтобы выйти на цифру «69», ибо книга обозначена как 69 этюдов. Профессор поэзии Шенгели — ниспровергатель Маяковского, за что и пострадал, став литературным изгоем. Маяковский презрительно отозвался:

В русском стихе еле-еле
Разбирается профессор Шенгели.

Нет, Георгий Шенгели был знаток и эрудит, но ему явно не хватало жесткости, чего он и сам не скрывал:

Я — не боец. Я мерзостно умен.
Не по руке мне хищный эспадрон.

Я тоже не боец, хотя с кем-то и с чем-то сражаюсь, и, кстати, в мартовском номере московского журнала «Человек. Культура. Город» Наталья Рогило поместила материал обо мне с фрагментами интервью «Неравный бой с гламуром». В нем я пел осанну Серебряному веку и наскакивал на современную моду, на женщин, которые становятся все более агрессивными, с концовкой: «А ведь безудержное стремление к внешнему лоску может погубить глубину и многоцветье уникальной женской души».

Так и написал, чему сегодня (24 ноября 2019 г.) только удивляюсь…

Что еще из конца октября? На Пятницкой на радио выступил в редакции «Войс оф Россия» в рубрике «15 минут со знаменитым человеком». Неужели? А я и не знал!..

У американского юмориста Роберта Бенчли есть наблюдение: «Для писателя-профессионала самая большая помеха — необходимость менять ленту в пишущей машинке». Вот и я все время страдаю из-за ленты, да и все наличные машинки барахлят. И возникают дополнительные трудности в творческой работе. Иногда желание разбить, расколошматить машинку. Но читатели об этом не догадываются. Я уже не говорю о трудностях издания книг. Но это распространенное явление. Тут натолкнулся на строки у Некрасова:

Пропала книга! Уж была
Совсем готова — вдруг пропала!..

В прежние времена барьером была цензура, сейчас — деньги. Нет денег — нет книги.

8 ноября — знакомая телевизионщица ругает ТВ: «Все нормальное, человеческое снимается с эфира, отменяется, топчется…»

1-го сидел с рукописью, нумеровал страницы (тоже работа!). Устал и решил переключиться: в книгу вместо Макса Волошина (о нем много известно) вставить поэта-мстителя Леонида Каннегисера. Достал досье, и «пошла писать деревня»…

2-го отправился на ул. Маршала Бирюзова на квартиру к знаменитому мемориальцу Семену Самуиловичу Виленскому (1928). Он узник Колымы и сразу задал вопрос: «А где вы сидели?» — Бог миловал, я нахожусь во внутренней оппозиции в столице нашей Родины.

Хорошо поговорили, но я все же не автор «Мемориала», хотя и пишу об узниках и жертвах сталинского режима. Виленский подарил мне несколько своих книг. С горечью читал стихи Анны Барковой:

Во имя стада ты входишь в стадо,
Целуешь на коленях кнут.

3-го наш праздник с Ще: 40 лет браку — дворец бракосочетания под названием «Аист» на Ленинградке… Поехали погулять в Центр, зашли в магазин «Москва» — лежат четыре мои книги, в том числе «Серебряный век» — 200 руб. Дома скромно отметили юбилей.

4-го придумал для «Эксмо» следующую книгу «Запад есть Запад…» о зарубежных писателях. 6-го печатал про Анну Баркову. В газете вычитал фразу Кувалдина: «Замалчивание — тоже очень сильная критика». Меня, мои книги, вроде бы замечают, но, конечно, хочется большего…

12 ноября — в предыдущие дни клеил и дизайнировал итальянский альбом. Своеобразный отдых от печатной работы. Но и печатал материал о двух дамах — Рекамье и Зинаиде Волконской, потом о философе и публицисте Льве Карсавине.

12-го поехал на Покровский бульвар и купил пятый том «Русские писатели. 1800–1917». Его готовили к печати семь лет и большой коллектив редакторов и авторов. С такими темпами я бы подох с голоду и остался бы без зубов… Цена тома — 1890 ре. Но выложил спокойно и шел по бульвару с легким снежком. Завернул на Савеловский и получил очередной «Алеф», напечатан Семен Кирсанов, и отдал следующего — Айзек Азимов. Кирсанов называл себя оригинально: «Зыбкий инкубаторный холеныш». Из Одессы Семен Исаакович перебрался в Москву в 1926 году, дружил с Маяковским, который басил: «Кирсанчик, отчего штаны драные?..» Кирсанчик, а еще Сема, виртуозно владел стихом: «Серый жесткий дирижабль / Ночь на туче пролежабль…»

А игра в букву «М»:

Малиновое М —
мое метро…

И «многоголевский бульвар» и т. д. Долго болел, писал печальные стихи: