Нуреев: его жизнь

Любопытство и возбуждение, сопровождавшие гастроли 1965 года, концентрировались в основном вокруг Нуреева, чья слава распространялась подобно взрывной волне. «Тайм» и «Ньюсуик» в одну и ту же неделю поместили его изображение на своих обложках, а фанаты скандировали у служебного входа: «Мы хотим Руди, Руди в нуди!» «Рудимания» набирала силу, и Руди редко оказывался вдалеке от объектива фотокамеры или журналистских вопросов. Его объявляли «Человеком часа» («Тайм»), «Русской революцией» («Ньюсуик»), «Новым парнем в городе» («Нью-Йорк таймс»).

Отзывы о нем критиков были преимущественно восторженными, но и негативная реакция тоже имела место (на протяжении всей его карьеры). Для недоброжелателей Нуреев был в первую очередь знаменитостью и лишь во вторую – танцовщиком. Например, пионер танца модерн Тед Шоун, хоть и признавал талант Рудольфа, но называл его помешанным на рекламе «загребателем денег, пренебрегшим целью, к которой [он сам] шел годами – добиться заслуженного признания мужчины-танцовщика в Америке». «Нуреев со своими длинными волосами и дурным поведением оказывает на танец очень плохое влияние, – считал Шоун. – Молодые люди, мечтающие танцевать, посмотрят на него и скажут: “Вот что нужно, чтобы стать великим танцовщиком”». Озвучивая мнение, разделяемое многими его коллегами, критик «Нью-Йорк таймс» Аллеи Хьюз беспокоился, как бы пресса не превратила гастроли в «шоу Нуреева» – в ущерб другим, не менее талантливым танцовщикам. Но всего через два дня его же газета под заголовком «Нуреев в Нью-Йорке: Тигр нуждается в стрижке» опубликовала рассказ репортера Гэя Тализа, который провел целый день, следуя за артистом по городу: «Где бы он вчера ни появлялся – на Мэдисон-авеню, на Парк-авеню, в “Русской чайной”, куда он заглянул позавтракать, – везде люди оборачивались на него посмотреть… Почему Нью-Йорк вдруг так наэлектризовался?»

Перемену в общественных вкусах верно подметила Диана Вриланд, главный редактор журнала «Вог». Еще несколько месяцев назад она заявила Сесилу Битону: общество кануло в прошлое, «нынче в расчет – за редкими исключениями – принимается только личность, если речь не идет о “новой красоте”… Молодость – лучшее, что у нас может быть». Добавь Вриланд к этому «нечто британское», и перечень новых ценностей был бы полным. К 1965 году британские веяния захлестнули Америку; их несли «Битлз» и «Роллинг Стоунз», Видал Сассун и Мэри Квант, Твигги и Джин Шримптон. «Тайм» объявил Лондон «городом десятилетия». А воцарившуюся в нем атмосферу сексуальной раскрепощенности воссоздал фильм Джона Шлезингера «Дорогая» с Джули Кристи и Лоуренсом Харви в главных ролях.

Личность, Красота, Юность, Свобода – Нуреев персонифицировал собой все ценности, которыми было одержимо то десятилетие. Лондонский мир моды объявил его задающим тенденции. Газета «Сан» посчитала его «главным модником» года, перещеголявшим самого лорда Сноудона. А «Дейли экспресс» утверждала, что «ни Адам, ни Ева не устояли бы перед примером Нуреева. Когда за автобусом бежит молодой человек с кожаным пиджаком, свисающим с его пальца, вы понимаете: он держит его в стиле Нуреева… Когда пригороды и Кингс-роуд штурмуют русские студенческие фуражки, вы понимаете, кто спровоцировал это помешательство… Девушки, стремящиеся первыми опробовать новинки, теперь носят брючные костюмы в стиле «Нури» – на груди пиджак наглухо застегнут, ворот небрежно поднят, руки в карманах…».

Нуреев стал «криком сезона», провозгласил «Ньюсуик». «Больше не слыхать криков: «Джейн, детка! Катрин! Изабель! Аманда!» Только «Руди!». Наслаждавшийся собственным прорывным успехом «отец поп-арта» Энди Уорхол устроил ради Руди вечеринку в своей выкрашенной в серебристый цвет студии «Фэктори» на Восточной 47-й улице. Идея собрать вместе «пятьдесят самых красивых людей» принадлежала Теннесси Уильямсу и его другу Лестеру Перски[216], который позвонил Уорхолу с приглашением на их собственную вечеринку. Встречавшийся с Нуреевым незадолго до этого в Лондоне Уильямс намекнул Перски, что у них там была сексуальная связь[217]. Уорхол предложил Перски и Уильямсу провести их вечеринку в его «Фэктори», и отобранные им суперзвезды, «одурманенные марихуаной наследницы состояний, шлюхи и королевы наркотиков», легко смешались с Нуреевым, Уильямсом, Джуди Гарленд и Монтгомери Клифтом, а Эди Седжвик, поболтав с Брайаном Джойсом, забрался на стропила и принялся отплясывать твист. «Руди! – взвизгнула Джуди Гарленд, повиснув на шее Нуреева. – Ты, поганый коммунист! Да будет тебе известно, Теннесси Уильямс считает, что я не умею играть! Пойдем-ка, выясним, считает ли он, что ты умеешь танцевать…»