Нуреев: его жизнь

«Всего несколько лет назад мне еще удавалось выкроить время, чтобы пройтись по улицам, заняться другими делами, повидаться с людьми, – посетовал Нуреев репортеру, настигшему его в нью-йоркском “Нью-Йорк Сити Центр” в январе 1971 года. – А теперь я вынужден проводить время либо здесь, либо в отеле. Невольно начинаешь замедлять темп, – Рудольф улыбнулся и продолжил: – Приходится многим жертвовать, и дружеским общением тоже. Ведь друзья – что домá, они поглощают твое время. И потом оказывается, что не так уж много людей действительно готовы разделить твою жизнь. Кому захочется изменить свою жизнь ради всего этого?»

Справляться со «всем этим» Рудольфу было бы не по силам, не имей он к своим услугам любящих и преданных ему женщин едва ли не в каждом столичном городе мира. Некоторых он любил, некоторых использовал, но все они – подобно Ксении – заботились о том, чтобы великого танцовщика не обременяла проза жизни. Рудольф мог вызвать их в любой момент, зная, что они все бросят и примчатся, чтобы ему услужить. Они встречали его в аэропортах, стирали его одежду, готовили ему бифштексы, заваривали чай, застилали постель, собирали чемоданы и путешествовали с ним (зачастую за свой счет). «Я в жизни не готовил себе еду», – посмеиваясь, признавался Рудольф друзьям. В Лондоне его опекала Мод, в Монте-Карло Марика, в Вене Лидия Хюбнер, в Нью-Йорке ван Вурен и Наташа Харли, в Сан-Франциско Армен Бали. И это только несколько имен. Для каждой из этих женщин Рудольф был членом семьи. Наташа Харли, невестка русских белоэмигрантов, регулярно устраивала для него званые ужины. «Он звонил и спрашивал: “Можно я приду на ужин?”» За следующие несколько часов Рудольф добавлял еще несколько имен, и в результате за столом у Харли оказывалось полтора десятка гостей.

С Армен Бали Нуреев тоже говорил по-русски, хотя при их знакомстве за кулисами в 1967 году Бали не преминула ему сказать, что она – армянка. Невысокая, говорливая и пышнотелая, Бали входила в число самых колоритных жительниц Сан-Франциско, а благодаря ее доброжелательности и сердечности даже незнакомые прежде люди чувствовали себя с ней легко и непринужденно. Ее лицо обрамляли черные кудри, широкую улыбку подчеркивала розовая губная помада, а глаза скрывали большие очки с темными стеклами. Дочь армян, бежавших из России, она выросла в Маньчжурии и перенесла все тяготы японского концлагеря в Северном Китае, а потом и лагеря для перемещенных лиц на Филиппинах, прежде чем обосноваться в 1949 году в Сан-Франциско. Со временем Армен стала владелицей ресторана «У Бали», о котором она радела, как о собственном доме, раскрывая свои объятия всем нуждавшимся, особенно русским беженцам. Легендарный городской колумнист Херб Кейн назвал ее как-то «королевой балетоманов», но Рудольф обычно называл Армен по-русски «другом» – человеком, которому можно доверять. Бали в свою очередь считала себя его опекуншей. Она готовила ему омлеты с икрой и сметаной на завтрак и свое фирменное каре ягненка – на обед. Она купила для Рудольфа кровать, в которой он спал каждый раз, когда прилетал в Сан-Франциско, терла ему спину в ванной и сидела у его постели, пока им не завладевал сон, «потому что он всегда с трудом засыпал после выступления. Слишком много эмоций переживал на сцене». После премьерных спектаклей Бали устраивала для Рудольфа щедрые вечеринки в своем ресторане, главный зал которого украшали его портреты (благодаря Нурееву ее ресторан сделался невероятно знаменитым и популярным). На торжественных ужинах Рудольф неизменно садился рядом с Армен – ведь она всегда массировала ему ноги под столом. Цыганка как-то предсказала Бали, что она повидает мир вместе со знаменитым сыном. И Армен решила, что этим сыном был именно Рудольф. При том, что она очень гордилась своими собственными детьми, Жаннет и Артуром, Бали признавалась: «такого удовлетворения их талантами» она не испытывала.