Нуреев: его жизнь

«Интервью отменяется», – ответил Рудольф и в подтверждение своих слов выключил мини-магнитофон Уорхола. Он согласен только фотографироваться, заявил танцовщик, и Уорхол с Мэпплторпом покорно стали щелкать своими «Полароидами». Уорхол клал снимки в карман своей куртки, но Рудольф настоял на их просмотре. Ему понравились фотографии его скуластого лица, сделанные крупным планом. И тут Уорхол вдруг навел свой аппарат на «самую знаменитую промежность в балетном мире», как рассказал в «Интервью» Колачелло. Рудольф такого не стерпел, тем более в присутствии репортера. Едва «Полароид» выплюнул злополучный снимок, артист выхватил его, швырнул на пол и наступил на него. Мэпплторп тотчас же сфотографировал самую знаменитую в балетном мире ногу, попиравшую фотографию Уорхола. Незадачливого интервьюера это только разъярило, он метнул на Мэпплторпа «термоядерный взгляд». А Рудольф тем временем схватил камеру Мэпплторпа, вырвал неиспользованную пленку и скомкал ее в клубок.

«Вам не нравится ваша нога?» – спросил его Мэпплторп.

«В том-то все и дело, что нога моя», – ответил Рудольф и, задиристо щелкнув Мэпплторпа по носу, впервые скривил губы в улыбке. Они могут его фотографировать, сказал танцовщик, но унести с собой он позволит им только те снимки, которые одобрит.

В результате почти все фотографии оказались располосованы.

Вскоре Рудольф возобновил репетицию, закружив вращение в прыжке. «Он поистине велик! – воскликнул Уорхол под запись, поспешно пряча обрывки пленки, как сувениры. – Я не думал, что человек может быть настолько велик. Ему нужно сниматься в кино!»

В фильме «Я – танцовщик», вышедшем три месяца спустя, Рудольф предпринял первую из целой серии попыток утвердиться в статусе кинозвезды. Полудокументальный фильм был сначала снят на 16-миллиметровой пленке для французского телевидения, а затем частично переснят на киностудии EMI под Лондоном и переведен в 35-миллиметровый формат с целью максимально использовать потенциал Нуреева на большом экране. Фильм в основном показывал Нуреева выступающим на сцене; но фрагменты спектаклей перемежались эпизодами-связками, запечатлевшими танцовщика вне сцены – у станка, на репетиции и в окружении фанатов у служебного входа. Нуреев танцевал в нем «Полевые фигуры» Тетли (единственный современный балет) с Диан Бергсма, «Сильфиду» с Карлой Фраччи, «Маргариту и Армана» с Фонтейн и гран па-де-де из «Спящей красавицы» с Сеймур. Его преданность Сеймур нигде не проявилась более ярко, чем в этом приглашении станцевать с ним. Балерина недавно разошлась с отцом двоих своих мальчиков-близнецов, а Макмиллан заменил ее – из-за веса – другой балериной в «Серенаде» Баланчина. В глубокой депрессии Сеймур валялась в постели дома, когда ей позвонил Рудольф. Она нужна ему для съемок в фильме, пояснил танцовщик.

«Тебе лучше попросить кого-нибудь еще, – ответила Сеймур. – А то еще заработаешь грыжу, пытаясь меня поднять».

«Мне нужна ты, Лил», – повторил Рудольф и тут же повесил трубку; иначе они могли опоздать на тренировку. Так ему удалось вернуть Сеймур в студию и в нужную форму для исполнения их па-де-де. «Он верил в тебя, несмотря на все превратности жизни. Он не был другом, который остается с тобой только в радости и исчезает, когда у тебя возникают проблемы». Энергия Сеймур помогала Нурееву максимально реализовывать себя на сцене, особенно в «Ромео и Джульетте». И все же, хоть он и любил с ней танцевать, но взлеты и падения эмоциональной жизни Сеймур помешали их партнерству стать стабильным и продолжительным.

Фильм «Я – танцовщик» Нуреева разочаровал. «Я просил, умолял, делал все возможное, чтобы не дать ему выйти, – признался он корреспонденту “Гардиан” незадолго до премьеры. – Я даже хотел выкупить его, чтобы сжечь, уничтожить». И с этой целью предлагал продюсеру тридцать тысяч фунтов (как он утверждал). Он также наотрез отказался рекламировать фильм и запретил использовать свое имя в названии – якобы из уважения к Фонтейн, которая тоже в нем снималась.

И тем не менее «Я – танцовщик» сделал кассу избранным кинотеатрам, в которых его запустили в прокат сначала в Лондоне, а затем и в Нью-Йорке. Зрителям было интересно увидеть Рудольфа у станка и послушать его рассказ о своей работе. Увы, портрет танцовщика получился скорее кинематографичным, нежели правдивым. Он не смог передать «животное начало, контролируемое поразительной дисциплиной, которое [делало] его исполнение таким возбуждающим». Да и личная жизнь Нуреева осталась за кадром. «Как биография, – констатировал “Вэрайети”, – фильм провально несмелый».