Нуреев: его жизнь

Вопреки своим словам, Рудольф находил время и для друзей, и для приемов – но всегда в конце дня, по завершении выступлений и всех дел в театре. Несмотря на частые путешествия, он умудрялся не упускать из виду тех друзей и знакомых, за которых по-настоящему переживал. Порой он звонил им даже посреди ночи. И обычно начинал разговор с той самой темы, на которой они закончили предыдущую беседу, хотя между звонками могло пройти несколько месяцев. Во время гастролей с австралийцами в Лос-Анджелесе Рудольф провел Рождество в Малибу, в доме своих близких друзей Мэгги и Джина Луисов. Истовая поклонница балетного искусства и бывшая модель, Мэгги Луис была яркой, живой и веселой женщиной, а ее муж Джин прославился как голливудский художник по костюмам. (Самым известным его творением стало облегающее платье, в котором Мэрилин Монро в 1962 году пела «С днем рожденья» Дж. Ф. Кеннеди.) По словам ее лучшей подруги, кинозвезды Лоретты Янг, Мэгги любила принимать Рудольфа, «потому что он вел себя у них по-свойски, как у себя дома». На устроенном Луисами в его честь приеме в Малибу (на котором среди гостей были Кэри Грант и Боб Хоуп) Янг произвела фурор, явившись в блестящем комбинезоне из черного атласа, высоких кожаных сапогах и черном кожаном пальто в пол (дизайнером этого наряда был Джин Луис). «Когда я вошла, Долорес Хоуп воскликнула «Лоретта!» при виде моего наряда, настолько он был для меня нетипичным». Рудольф в этот момент спускался с лестницы. Окинув Янг беглым взглядом с головы до пят, он улыбнулся, развернулся и пошел по лестнице наверх. «Через несколько минут он с важным видом спустился вниз – чтобы превзойти меня, он облачился в костюм, сшитый целиком из черной кожи».

Куда бы Рудольф ни приезжал, он везде вызывал нездоровое любопытство и быстро становился главной темой газетных колонок и страниц, посвященных светской жизни общества. Званый вечер, который устроила для него Моник ван Вурен в декабре 1970 года, привлек в ее дом Энид Неми из «Нью-Йорк таймс» и Юджин Шеппард из «Нью-Йорк пост», наряду с Бруном, Макаровой и кутюрье Валентино. «НУРЕЕВ ВЕРНУЛСЯ В НАШ ГОРОД – И В СВЕТ», гласил заголовок статьи Энид Неми. Его возвращение с австралийцами выгнало «весь высший свет… на леденящий нью-йоркский холод», отмечала Эйлин Мел в своей колонке «Рассказывает Сузи» в «Нью-Йорк дейли ньос». Прием, устроенный для Нуреева его бывшими работодателями Раймундо де Ларреном и маркизой де Куэвас в особняке маркизы на Восточной 68-й улице, собрал все сливки общества. Джеки Онассис, «в платье из черной жатой органзы, сверкая улыбками и бриллиантом размером с “Кристину”», болтала с табачной наследницей Дорис Дьюк и занимавшим видное положение в обществе С. З. Гестом, пока Ари Онассис курил сигары и потягивал шампанское. Трумэн Капоте в жакете из лисьего меха и соломенной шляпе беседовал с Пэт Кеннеди Лоуфорд, принцем Эгоном фон Фюрстенбергом и его супругой Дианой. Наконец прибыл Нуреев: он «выглядел невообразимо сексуально (как насчет этого сводящего с ума шрама на его губе, а?), пока поедал толстенный кусок стейка с кровью, чтобы компенсировать энергию, затраченную на все эти прыжки и подскоки, которые он только что выделывал на сцене…»

С Нуреевым Австралийский балет, естественно, снискал такое широкое внимание, каким никогда прежде не пользовался. В Сан-Франциско артист навлек на себя массу упреков за «прозрачное трико». Правда была более прозаичной: чтобы его ноги казались на сцене стройнее, Рудольф стал надевать тонкие черные нейлоновые чулки поверх трико телесного цвета. Такое причудливое сочетание бросалось в глаза. Любая труппа, обязанная своим успехом репутации Нуреева, сталкивалась с проблемой: как избежать зависимости от его притягательной силы. «Самый знаменитый танцовщик в мире» – так анонсировал участие Рудольфа в своих европейских гастролях летом 1971 года малоизвестный Ниагарский пограничный балет[238].

Рудольф присоединился к нему в свой отпуск – так сильно ему хотелось, чтобы его танец в «Сильфиде» увидела как можно более широкая аудитория. Однако накануне гала-представления в Мадриде Нуреев растянул мышцу левой ноги. Боль была страшная, у Рудольфа имелись все основания не выступать. Тем не менее он решил приятно удивить публику, выйдя на сцену в последнем номере. Но, едва конферансье объявил, что в открывающем программу па-де-де его заменит другой танцовщик, в зале раздался негодующий свист. И этот свист не прекратился, даже когда подняли занавес. Танцовщики не могли продолжать, занавес опустили. Снова представший перед возмущенной публикой конферансье на этот раз объявил: Нуреев получил травму, но согласился выступить позже – во фрагменте из «Спящей красавицы». Но шум и свист в зале не стихали. В конце концов, Рудольф решил: надо танцевать. И вышел на сцену в первом же номере[239] – с перевязанной ногой. Получив такой упрек, публика примолкла, чтобы оглушить танцовщика сумасшедшими аплодисментами в конце.

«Больше никогда», – заявил Рудольф после этого. Но, конечно же, не сдержал слова.