Нуреев: его жизнь

Все еще работая над «Валентино», Нуреев начал репетировать новый масштабный балет – «Лунный Пьеро», одну из самых успешных работ Глена Тетли на вокально-инструментальный цикл Шёнберга. Рудольф увидел этот балет еще девять лет назад[272] и с тех пор время от времени обращался к хореографу с просьбами разрешить ему в нем станцевать. Но Тетли сопротивлялся. Восхищаясь мастерством Рудольфа как танцовщика, он тем не менее находил «в нем нечто абсолютно земное, физическое и откровенно физиологическое», а образ Пьеро виделся хореографу чистым, «невинным, ранимым и легко манипулируемым. Руди мог быть шокирующе приземленным», даже грубоватым в своей натуральности.

То, как Нуреев добивался этой роли, только подтверждало опасения Тетли. В 1968 году, за обедом в копенгагенском ресторане с Мерл Парк и еще девятью друзьями, Рудольф в очередной раз принялся умолять Тетли дать ему станцевать «Пьеро». «Мне неприятно это повторять, – вспоминал потом хореограф, – но он сказал: “Я сделаю все, что ты велишь мне сделать. Я готов даже засунуть руку себе в задницу, вытащить из нее дерьмо и натереть им свои волосы”».

Но в последний раз артист просто спросил: «Вы позволите мне танцевать “Пьеро”?» И Тетли согласился. Только предупредил: «Мне не нужен Рудольф Нуреев, изображающий Лунного Пьеро. Ты должен стать самим Пьеро». Несмотря на адский график, вынуждавший его вставать в четыре утра и отправляться на съемки, вечерами Нуреев неизменно появлялся в балетной студии. И нередко занимался там часа два у станка, а потом до полуночи работал с Тетли. К радости хореографа, Рудольф вдруг сделался «трогательным и ранимым» в роли сокрушенного, помешанного клоуна, подвергающегося надругательству со стороны щеголя Бригеллы и его сообщницы Коломбины. Поэт Пьеро обитал в башне из слоновой кости, принявшей в интерпретации Тетли вид металлической конструкции вроде строительных лесов. А разудалые манипуляторы – бессердечная потаскушка и циничный, мрачный шут – дергали влюбленного клоуна за веревки, нити его чувств. Будучи персонажем комедии масок наподобие Петрушки, Пьеро требовал более прочувствованного исполнения. Если Петрушка представал вполне телесным и откровенно натуралистичным, в соответствии с ударной партитурой Стравинского, то Пьеро отражал то, что Тетли называл «интроспективной, сотканной как паутинка» полифонической канвой музыки Шёнберга: «В балете он умирает много раз. И в конечном итоге сбрасывает все свои оболочки, становясь одним из нас – человеческим существом».

Рудольф впервые исполнил «Лунного Пьеро» в Копенгагене, в декабре 1976 года; благодаря успеху в этой роли балет пополнил список его любимых произведений. Он включил его в программу «Нуреев и друзья» на Бродвее в марте 1977 года – в тот самый сезон, когда Джейми Уайет рисовал его в кулисах. Портретист в традициях своего знаменитого отца, Эндрю Уайета, и деда, Н. К. Уайета, 31-летний Джейми даже получил разрешение понаблюдать за Рудольфом на сцене, пока артист готовился к вечернему выступлению. Погружение танцовщика в образ перед спектаклем поразило и восхитило художника, старавшегося оставаться невидимым. «Он репетировал Лунного Пьеро в белом гриме. Отрабатывал все движения, сбрасывая одежду по мере того, как разогревался все сильнее. И все больше впадал в исступление, – вспоминал потом Уайет. – Несколько раз он скользнул по мне невидящим взглядом. Он полностью вжился в свой образ… Занавес был опущен, и я услышал, как начал наполняться зал; приглушенные голоса зрителей, оркестр, настраивавший инструменты. А на сцене оставалась эта немая фигура в белом гриме с развевающимися волосами. Он всецело погрузился в свой мир».