Нуреев: его жизнь

Ла Фосса вскоре сменил Франк Дюваль, 19-летний студент, сопровождавший Рудольфа во время первых гастролей Голландского национального балета в Америке. Высокий и привлекательный, с рыжевато-каштановыми волосами и зелеными глазами, Франк стремился осмотреть каждый новый город. Поскольку Рудольф на протяжении почти всего тура чувствовал себя усталым и больным, Дюваль регулярно отправлялся на прогулки с другими танцовщиками. Его беглый русский язык возбудил у Рудольфа подозрения. «А вы не думаете, что Франк шпион? – то и дело спрашивал он у Руди ван Данцига, поясняя: – Я уверен, что его приставил ко мне КГБ». Ван Данциг считал постоянную потребность Рудольфа в компаньоне его способом защиты от одиночества. В начале 1979 года, во время работы в Вене над «Улиссом» – новым балетом для Нуреева и труппы Венской государственной оперы, – хореограф и танцовщик каждый вечер допоздна бродили по городу, невзирая на отчаянный январский холод. «Он как будто бы боялся возвращаться в свой отель», – вспоминал ван Данциг. Однажды Рудольф ему признался: «Не знаю почему, но иногда я впадаю в отчаяние. Мне хочется выпрыгнуть в окно и покончить со всем этим». Как и Глен Тетли несколькими годами ранее, ван Данциг был «ошарашен» тем, насколько одиноким чувствовал себя Рудольф. Хотя сам Нуреев, как подозревал ван Данциг, не согласился бы с этим: «В каком-то смысле он был одинок, но с другой стороны, у него было много друзей, и он с удовольствием общался с ними, даже не помышляя извлекать для себя какую-то выгоду из этого общения. Бывали моменты, когда мне казалось, будто наша дружба закончилась, но он всегда звонил мне и спрашивал: «Когда мы увидимся?» Если бы я назвал его одиноким, он бы очень рассердился. Однажды я спросил, скучает ли он по России, и Рудольф обвинил меня в том, что я нарочно вкладываю ему в голову такие мысли, чтобы сделать его таким, каким мне хотелось его видеть. Конечно, Рудольф никогда бы не признался, что он одинок и несчастен. Но я чувствовал, что так все и было».

В такие мрачные периоды Нуреева поддерживала вера в то, что силою воли он сможет добиться всего, чего хочет. Но даже он удивился, когда к нему вдруг обратился один хореограф – тот, расположение которого Рудольфу очень хотелось завоевать.

Танцовщик ждал этого семнадцать лет.

Глава 27 Баланчин

«Я тут подумал: а что, если задействовать в “Мещанине” Нуреева?» – в одно прекрасное утро 1978 года спросил свою помощницу, Барбару Хорган, Джордж Баланчин. Нью-йоркская опера попросила его поставить новую версию «Мещанина во дворянстве» по пьесе Мольера на музыку Рихарда Штрауса.

Хорган так удивилась вопросу хореографа, что даже усомнилась: а правильно ли она его расслышала?

«С чего это вам пришло в голову?»

«Ну, – как ни в чем не бывало, ответил Баланчин, – просто он подходит на эту роль».

Баланчин имел в виду роль Клеонта – находчивого молодого человека, который выступает в разных обличьях (портного, учителя танцев, учителя фехтования, турка), чтобы добиться руки своей возлюбленной у ее честолюбивого отца, мсье Журдена, буржуа, вознамерившегося сделаться дворянином. На роль Люси, возлюбленной Клеонта, Баланчин отобрал Патрисию МакБрайд, на роль мсье Журдена – Жан-Пьера Бонфу, а в кордебалет – студентов Школы американского балета.

«Я давно хотел станцевать в комическом балете, – сказал Нуреев в интервью “Нью-Йорк таймс”. – И это подвигло мистера Баланчина создать такой балет для меня». Это также подвигло мистера Баланчина дать в нем Рудольфу главную роль. Учитывая историю их прежних взаимоотношений, политику хореографа, избегавшего звезд, и то, что оба были величайшими фигурами в балете XX века, союз Баланчина и Нуреева неминуемо вызвал удивление и интерес. «Он такой же, как и все остальные, – не преминул подчеркнуть Баланчин. – У нас одна мать. Мы воспитаны Мариинкой». Хотя, по воспоминанию бывшей танцовщицы «Нью-Йорк сити балле», а на тот момент артдиректора Цюрихского балета Патрисии Нири, Рудольф считал балет «даром Божьим».

Репетиции «Мещанина» начались в феврале 1979 года, премьеру назначили на 8 апреля. Какие бы па ни задавал Нурееву Баланчин, Рудольф всегда старался усложнить свой танцевальный рисунок за счет дополнительных элементов, в частности двойных ассамбле. Он всячески стремился доказать, что в состоянии выполнить задачи любой сложности. Но его силы уже убывали: элевация уменьшилась, позвоночник утратил гибкость, а плие – мягкость, хотя вращения все еще удавались артисту на славу. «Это должно выглядеть просто, – однажды поправил его Баланчин, – как шутка». Но Рудольфу очень хотелось произвести впечатление на хореографа. Тем более, что предыдущим летом к труппе «Нью-Йорк сити балле» в дерзновенном порыве примкнул Барышников. «Я хотел бы стать инструментом в его чудесных руках», – сказал тогда он.