Нусантара

Но самое большое впечатление в Чибодасе оставил все же не сам сад, а заповедный участок девственного леса. По его окраине мы побродили, конечно, в первый же день. Здесь, однако, на многих деревьях встречаешь этикетки с латинскими названиями. Впрочем, не только люди, но и растения пытаются стереть границу между садом и лесом. Дикие растения из леса стремятся проникнуть в сад, но и культивируемые в саду переселенцы из других мест нередко встречаются в одичалом состоянии на окраине леса, проникая в него порой на несколько сот метров, а то и на километры.

На рассвете следующего дня мы вдвоем со смотрителем сада отправились через лес по склону потухшего вулкана Пангерангго, пробираясь к его вершине. Все вокруг сочилось влагой и сыростью, гремел беспорядочный хор птичьих голосов. Без предварительных ознакомительных прогулок по садам Богора и Чибодаса мне нипочем бы не разобраться в этом переплетении стволов, лиан, ветвей, веточек, листьев. Теперь же я, хоть и не слишком часто, узнаю те или иные растения и могу, скажем, отличить покрытые восковой пленкой молодые стволы ротанга и его обсыпанные белым порошком листочки от стволов ползучего пандануса фрейсинетии или «виноградной лианы» циссуса. Впрочем, это еще самый легкий урок. Ротанг очень быстро заставляет запомнить свои коварные крючки, впивающиеся в одежду, а то и в тело при неосторожных попытках сойти с тропинки и хоть немного углубиться в заманчивую чащу. Зато к ползучим стволам циссуса я вскоре проникаюсь теплым чувством благодарности. Когда, несмотря на пронизывающую сырость, на подъеме все больше и больше начинает мучить жажда и я с тоской думаю о том, что кокосы с их освежающей влагой здесь не растут, мой заботливый спутник рассекает своим ножом-голоком извивающийся ствол циссуса, подставляет к срезу фляжку и через несколько минут потчует меня кисловатым, приятно освежающим соком. Да, эта лиана больше заслуживает права называться «деревом путешественников», чем прославившаяся под этим названием равенала. Веер расположенных в одной плоскости листьев равеналы очень эффектен, ничего не скажешь. Что же касается воды, скапливающейся в карманах листовых влагалищ равеналы, то она всегда имеет настолько неаппетитный вид, что, право, скорее уж напьешься из придорожной лужи.

Поднимающаяся в гору тропинка то расширяется, то снова сужается настолько, что мой проводник должен расчищать ее голоком. А вокруг такое буйство растительности, что только теперь начинаешь понимать, как правы были ботаники прошлого века в своих описаниях тропического «дождевого» леса, описаниях, которыми я в молодости зачитывался, воспринимая все-таки их пафос как некоторое преувеличение. Романтический патриарх яванской ботаники Юнгхун писал, что тропический лес не терпит пустоты, а обычно спокойный и академичный Габерландт начинал категорически утверждать, что для размещения всего этого чудовищного нагромождения взаимно переплетенных растений трехмерное пространство кажется недостаточным. Теперь я мог воочию убедиться, что они нисколько не преувеличивали. Завеса зелени по обе стороны от тропинки или ручья, вдоль которого мы поднимались, на первый взгляд кажется сплошной. Трудно разобраться, где кончается дерево-хозяин и где начинаются окутывающие его шубы, канаты, шпуры, бороды, выросты, гнезда эпифитных папоротников, орхидей, плаунов, мхов и еще невесть каких растений. И все это пропитано водой, сочится каплями и стекает струйками. Сначала все кажется погруженным в зеленый сумрак, только потом замечаешь, что света здесь не так уж мало, гораздо больше, чем в наших хвойных лесах. Смуглое лицо моего спутника в этом зеленом фильтре кажется мертвенно-бледным. Зелено все вокруг, видимо, природа забыла о том, что существуют и другие цвета кроме бесчисленных оттенков зеленого.

Зеленым цветом отливают даже те немногие стволы деревьев, на которых нет эпифитов. Зеленая ассимилирующая ткань просвечивает сквозь их тонкую светло-серую кору.

Слабым диссонансом в эту зеленую симфонию врываются лишь редкие, тонущие в массе листвы цветы орхидей и красного яванского рододендрона да темные стволы древовидных папоротников с улитками неразвернувшихся листьев. Здесь, на полуторакилометровой высоте, они приходят на смену пальмам.

Нежно-зеленые листочки печеночных мхов селагинелл контрастируют с темно-зелеными «птичьими гнездами» папоротника асплениум, действительно похожим на растрепанное гнездо крупной птицы. Иногда, прикрепляясь к лианам, эти гнезда неожиданно приобретают сходство с огромными темными люстрами. Листья другого эпифитного папоротника платицериум смахивают на гигантские оленьи рога. Эти листья образуют у ствола дерева-хозяина огромную воронку, где скапливается перегной и куда опускаются собственные корни папоротника, который, таким образом, сам себя кормит. Сходным образом ведут себя и асплениум, и образующая из своих листьев почти замкнутые мешочки дишидия. Рядом взметнулся вверх по стволу стройной гордонии красивый лазящий папоротник лагодиум.