Нутро любого человека

Записываю это чистосердечия ради, а также потому, чт'o оно способно сказать обо мне и о ситуации, в которую я попал. Как только Петра показала мне пистолет, а Ингеборг призналась, что и у нее имеется такой же, я проникся к этим неряшливым, невротичным девицам острым сексуальным влечением. Вместо того, чтобы встревожиться подобным оборотом событий, я ощутил желание пригласить их в «Гастхаус Кесселринг» и там заняться с ними сексом. Не этим ли и опасно безвкусное обаяние самозванного городского партизана? Тем, что «игре» всегда каким-то образом удается заслонить жестокую реальность? Я сообразил, что операция «Могадишо» имеет характер куда более зловещий, чем я прежде полагал, и все же не мог воспринять ее всерьез, не мог поверить, что эти бестолковые, постоянно препирающиеся, плохо покрашенные  девицы представляют какую-либо угрозу. Я был заинтригован, очарован, возбужден. А теперь должен так же признать, что после недолгих размышлений поразился собственной глупости и наивности. Что я, собственно говоря, думаю о цели моей обставленной в духе романа плаща и кинжала поездке по Германии? Я что – участвую в организации некой пан-европейской студенческой демонстрации? Доставляю средства благотворительной организации левого толка? Присущие Джону Вивиану паранойя и цинизм дурного мальчишки представлялись мне ничем иным, как позой, аффектацией, попыткой придать себе «клевый» вид – и все это, быть может, для того, чтобы завлекать в свое логово на Напье-стрит хорошеньких молодых женщин вроде Анны и Тины. Но внезапно, в этом залитом свете bahnhof[219] кафетерии, мне открылись холодные, безжалостные последствия экстремизма – левого или правого, не важно, в конечном итоге, любой из них на свой беспорядочный, небезопасный, необдуманный лад влечет за собой определенную степень насильственной конфронтации и телесных повреждений. Все Джоны Вивианы нашего мира загоняют себя своим радикализмом в некий политический угол, выбраться из которого можно лишь при помощи пистолета или бомбы.

Я расплатился по счету и встал, собираясь уйти.

– Приятно было познакомиться с вами.

– Ну нет, – улыбаясь, сказала Петра. – Мы едем с вами в Цюрих, Маунтстюарт.

Разговор с Джоном Вивианом.

– Они что?

– Едут со мной.

– Какого хрена, зачем?

– Не знаю. И у них пистолеты. Я не хочу в этом участвовать, Вивиан.

– Да нет у них пистолетов – они вас просто пугают.

– Тут ведь что-то незаконное, так?

– Вы 75-летний старик, приехавший отдохнуть в Европу.

– Семидесятиодно.

– Что?

– Семидесятиоднолетний старик.

Молчание. Затем:

– Отправляйтесь с ними в Цюрих, а когда вступите там в контакт...

– В какой контакт? С кем?

– С тем, кто к вам обратится. Пароль «Могадишо». Сделайте свое дело и избавьтесь от девиц. А насчет ерунды с пистолетами не волнуйтесь. Это не опасно.

– У меня кончаются деньги. А девушки говорят, что у них ни гроша.

– Я пошлю вам телеграфом еще одну сотню, в цюрихский «Американ экспресс». А пока воспользуйтесь кредитной карточкой.

– У меня нет кредитной карточки.

– Ну, тогда экономьте.

Ингеборг, Петра и я совершили очень неуютное путешествие на поезде – ночь, третий класс, вагон для курящих – из Гамбурга в Штутгарт, а там пересели в поезд до Цюриха – дорогой мне удалось два часа поспать без помех, надышавшись при этом дымом сотен от двух сигарет. Я настоял, чтобы таможню и пункт иммиграционной службы мы прошли раздельно, – отметив с гордостью, что во мне просыпается старая выучка ОМР. Мы отыскали контору «Американ экспресс», я забрал в ней 100 долларов, которые обменял на до смешного малое количество швейцарских франков. Затем мы вселились в отель «Горизонт» – современный, набитый людьми, безликий, – получили номер с двуспальной кроватью и раскладной металлической койкой с резиновым матрасом: для меня. Персонал отеля распределение нами спальных мест никак не прокомментировал: видимо, по стандартом «Горизонта» оно вполне пристойно. Девушки немедленно завалились спать, свернулись под пуховым одеялом, сняв только туфли и плащи – точно беженки в пути, подумал я. Сексуальные мои фантазии почему-то сошли на нет – теперь я чувствовал себя подобием дядюшки при паре недружелюбных, строптивых племянниц.

В шесть позвонил Джону Вивиану.

– Мне нужны еще деньги.

– Господи-боже, я же вчера отослал вам сотню.

– Это Швейцария и нас теперь трое.

– Ладно, пошлю еще. Развлекайтесь, приятель.

– И помните, мне нужно будет на что-то вернуться назад.

– Да, конечно.

– Кстати, я ухожу.

– Откуда?

– Из «Социалистического коллектива пострадавших». Из «Рабочей группы – Прямое действие» и из «Рабочей группы – Коммуникации». Из компании на Напье-стрит. Как только вернусь – все. Финито. Капут.

– Вы слишком все драматизируете, Маунтстюарт. Вернетесь – поговорим. Будьте осторожны.