Нужна ли нам литература?

Онгинъ не находитъ ни одного изъ этихъ выходовъ, онъ, какъ мы сказали, вянетъ въ безразличныхъ впечатлніяхъ свтской жизни. Разочарованіе которое самъ Пушкинъ не вполн ясно понималъ въ немъ и которое приписали чтенію Байрона, является у него вполн готовымъ результатомъ историческихъ обстоятельствъ. У него нтъ тхъ упованій которыя придаютъ столько юношеской энергіи Чацкому, есть только скорбное, глухое сознаніе косности жизни среди которой ему предстоитъ влачить свои дни, безъ надежды и безъ выхода. Положеніе глубоко-трагическое, потому что событія оправдали эту натуру безъ упованій и насмялись надъ юношескими порывами Чацкаго. Онгинъ былъ умне и несчастне.

Установивъ эту точку зрнія, мы должны признать Онгина типомъ чрезвычайно жизненнымъ, историческимъ продуктомъ русской общественности двадцатыхъ годовъ. Онъ такимъ и былъ въ самомъ дл. Если мы представимъ себ образованнаго русскаго человка того времени, воспитаннаго на иностранный ладъ и поставленнаго общественными условіями въ совершенный разрзъ съ русскою жизнію, мы не увидимъ надобности прибгать къ Байрону за объясненіемъ того скорбнаго, вялаго разочарованія, которое составляетъ главный признакъ людей подобныхъ Онгину. Байронъ только помогъ Пушкину поэтически овладть разочарованіемъ, какъ мотивомъ, и сообщить этому разочарованію большую сознательность; но самый матеріалъ былъ созданъ вполн условіями русской жизни. Поэтому мы были въ прав сказать что во всей русской литератур едва ли найдется другое произведеніе въ такой мр отразившее въ себ внутренній смыслъ современной дйствительности и воспроизведшее художественно извстный моментъ нашего умственнаго и общественнаго развитія. Страданіе и нравственное безсиліе, безволіе Онгина, его ненормальныя отношенія къ боле глубокимъ слоямъ русской жизни, искаженная драма его любви – все это скорбный отголосокъ ненормальныхъ отношеній созданныхъ у насъ искусственною, прививною цивилизаціей и крайнею суженностью общественной среды. Можно сказать что если разочарованіе Байроновскихъ героевъ было капризомъ пресыщенія, то нравственныя страдянія нашихъ Чайльдъ-Гарольдовъ исходили прямо изъ историческихъ условій нашей жизни.

Поэтъ проникшій во глубину жизни, отразившій въ своихъ созданіяхъ дйствительный недугъ своего времени и своего народа конечно представилъ намъ нчто боле и жизненне безпечальныхъ жертвоприношеній Аполлону. Только тупость или преднамренность могутъ не намчать въ поэзіи Пушкина живаго, чуткаго нерва, приводившаго поэта въ соприкосновеніе съ недугами общества и давшаго ему уразумть фальшь того искусственнаго развитія въ которомъ коснло это общество до самаго послдняго времени, когда рядъ органическихъ реформъ вызвалъ къ дятельности его живыя земскія силы. Смыслъ поэзіи Пушкина – та самая скорбь о русской жизни которая продиктовала Лермонтову его замчательное стихотвореніе.

Печально я гляжу на наше поколнье….

Разница въ томъ что сильную, художественную натуру Пушкина никогда не покидало свтлое, бодрящее чувство, воспитанное въ немъ боле благопріятными условіями эпохи которой принадлежали его дтство и ранняя молодость. Съ конца двадцатыхъ годовъ эти условія становятся все мене благопріятными, и литература слдующаго поколнія уже утрачиваетъ бодрую, кристальную струю, давшую столько очарованія поэзіи Пушкина. Лермонтовъ уже не былъ свидтелемъ тхъ упованій которыя одушевляли мыслящихъ русскихъ людей времени Александра I; его лиризмъ воспитался въ скорбномъ настроеніи овладвшемъ русскимъ обществомъ посл 1826 года, такъ точно какъ сатира Гоголя воспиталась на окончательномъ торжеств мрачныхъ сторонъ русской жизни пророчески предвиднномъ «думою» Лермонтова.

Посл всего сказаннаго не трудно оцнить по достоинству т упреки съ которыми современный журнализмъ обращается къ нашимъ литературнымъ силамъ прежнихъ поколній. Очевидно что мнимое служеніе Пушкина «искусству для искусства», его мнимое презрніе къ обществу, его разрывъ съ этимъ обществомъ, будто бы возникшій изъ-за отсутствія въ его поэзіи нравственныхъ интересовъ, – все это слова, слова, слова, прикрывающія требованія до того мелкія и узкія что заявить ихъ прямо публицисты въ род г. Пыпина никакъ не ршаются.