Это был Дон. Он пришел, даже не сняв своего белого фартука, который теперь был весь в крови, что текла из разбитого лба. Его лицо было цвета вареного помидора. Из глаз лились слезы. Под носом, на верхней губе и на складках у рта, засыхали комки соплей.
И еще — от него воняло.
От него несло, как от пары скунсов, которых макнули в бочку с серой, потом обмазали свежим свиным навозом и пустили побегать в закрытой комнате. Эта противная вонь висела над ним ядовитым облаком. Женщины отшатывались от прохода и утыкались носами в свои платки, когда он проходил мимо, хлопая окровавленным передником и не обращая внимания на выбившуюся из-за пояса рубашку. Кое-кто из детей, находившихся в церкви, заплакал. Мужчины рычали от ярости и отвращения.
— Дон! — удивленно вскричал преподобный Роуз. Его руки все еще были подняты над головой, но, когда Дон приблизился к кафедре, Роуз опустил их и безотчетно зажал нос и рот. Он испугался, что его сейчас вырвет. Это был самый кошмарный и отвратительный запах из всех, которые только можно представить. — Что… Что случилось?
— Случилось?! — взревел Дон Хемфилл. —
Он развернулся лицом к собранию, и, несмотря на исходящую от него вонь, под его бешеным, диким взглядом все разом затихли.
— Эти сукины дети подложили мне в магазин бомбу-вонючку, вот что случилось! Там было не больше полудюжины покупателей, потому что я вывесил объявление, что сегодня закроюсь пораньше, и слава Богу… но товар уничтожен! Весь! Продуктов на сорок тысяч! Все коту под хвост! Я не знаю, что эти сволочи туда положили, но вонять будет еще как минимум
— Кто? — боязливо спросил преподобный Роуз. — Чья это работа, Дон?
Дон Хемфилл залез в карман фартука и достал смятую черную ленту с белой отметкой и пачку листовок. Лента оказалась воротничком священника. Он поднял его на всеобщее обозрение.
Он швырнул листовки остолбеневшим членам баптистской христовой армии. Листки разделились в воздухе, как конфетти. Многие из присутствующих потянулись, чтобы схватить бумажки. Они были все одинаковые: на всех была изображена толпа смеющихся мужчин и женщин, сгрудившихся вокруг рулетки.
ВЕСЕЛИТЕСЬ!
было написано над картинкой. А под ней:
ПРИХОДИТЕ НА «НОЧЬ В КАЗИНО» В ЗАЛЕ РЫЦАРЕЙ КОЛУМБА
31 ОКТЯБРЯ 1991 ГОДА
ВСЕ ВЫРУЧЕННЫЕ СРЕДСТВА ИДУТ НА РЕМОНТ ЗДАНИЯ ЦЕРКВИ
— Где ты взял эти листовки, Дон? — зловеще прогудел Лен Милликен. — И воротничок?
— Кто-то подбросил их под дверь магазина, — сказал Дон, — как раз перед тем…
Входная дверь снова хлопнула — все едва не повскакивали со своих мест, — но на этот раз дверь закрылась, а не открылась.
— Надеюсь, вам понравится аромат, педики баптистские! — заорал кто-то с той стороны двери. За выкриком последовал дикий, визгливый хохот.
Паства испуганными глазами смотрела на преподобного Уильяма Роуза. Он таращился на них с неменьшим страхом в глазах. В эту секунду что-то зашипело в ящике, спрятанном на хорах. Как и в коробке, спрятанной Миртл Китон, ныне покойной, в зале «Дщерей Изабеллы», в этом ящике (подложенном Сонни Джакеттом, теперь уже тоже покойным) был таймер, тикавший весь день.
Струи едкого дыма поползли через решетки, прорезанные в стенках ящика.
Вот тогда-то в Объединенной баптистской церкви Касл-Рока и началось веселье.
3
Бабз Миллер тихо прокралась под стены зала собраний «Дщерей Изабеллы», замирая на месте всякий раз, когда сине-белая вспышка молнии озаряла небо. В одной руке она держала небольшой ломик, в другой — автоматический пистолет мистера Гонта. Музыкальная шкатулка, купленная в «Нужных вещах», лежала в кармане мужского пальто, которое она сегодня надела, и если кто-нибудь попытается завладеть этим чудом, то она — можете не сомневаться — накормит его свинцом.
Но кто опустится до такой гадкой и мерзкой низости? Кто захочет украсть у нее шкатулку, когда она еще даже не выяснила, что за мелодию та играет?
А пока у нее есть одно дело. Так, безобидная шутка. По поручению мистера Гонта, естественно.