— А потом, возможно, он захочет заключить новую сделку с Абернети и его людьми, — сказала Лейси. — И где будет конец? И есть ли у этого начало?
— Разве это не проблема Абернети? — спросил Джош. — Почему бы нам не позволить его совести решать ее? Он уже взрослый мальчик.
— Это замечательная идея, Келли, — твердо заявил Люк. — Пусть Абернети решит дело с Маллади.
— Да он высмеет меня, — ответил Келли.
— Откуда вы знаете, Келли? — спросил Джош. — С чего вы взяли, что он не пойдет на сделку? Политика это искусство достижения возможного.
— Мне бы хотелось думать, что политика, это искусство осуществления идей с помощью народа, — возразил Келли.
— Я верю, что у Джина Абернети та же философия, — твердо сказала Лейси. — Он ненавидит Маллади и все, что тот делает.
— Давайте посмотрим, насколько он ненавидит Маллади, — подзадоривал Джош.
— Здесь не может быть никаких вопросов, — горячо заявила она.
— Вы боитесь, Лейси, — с улыбкой сказал ей Джош. — Вы просто боитесь, что эта сладкая шоколадка может пойти на сделку.
— А вам бы этого хотелось, не так ли?
— Очень. Белые или черные — все они политиканы. Дайте им почувствовать запах успеха, и все они отдадут за бесценок свои башмаки.
И он сказал мне:
— Ты согласен с этим — рассказать все Абернети, Финн?
Я согласился с ним не только потому, что это был очень ловкий ход и не бессмысленный, но и потому, что больше не мог выступать против Джоша.
— Думаю, я соглашусь.
В разговор вступили остальные, и один взгляд на лицо Келли сказал мне, что Джош опять победил. Но не Лейси. Она сидела в кресле, напряженная и прямая, как землевладелец, объезжающий поля.
— Ты поедешь со мной, Лейси? — спросил Келли.
— Поеду, но я считаю, это не правильно.
— А как насчет завтрашних слушаний, очной ставки? — спросил Лютер. — Будем мы их проводить?
— Я позабочусь об этом, — быстро сказал Джош. — Мы быстро их проведем. Вызовем Бенни и заставим его опознать Ремингтона и Сондерса прямо в комнате слушаний.
— А как быть с Джоунсом?
— Келли, вам надо будет позвонить ему утром, — сказал Джош. — Просто скажите, что мы обнаружили очень важного свидетеля, который не хочет говорить ни с кем, кроме вас. Он не будет затрагивать серьезные проблемы, обнаружив, что остался один на большой сцене.
— Ты и вправду поедешь в Лоуренс, Келли? — спросила Лейси.
Какое-то время он колебался, и все мы ждали его ответа.
— Я должен, Лейси. Джош заслуживает ответа, и, полагаю, я тоже.
— Но почему ты?
— Потому, что если я этого не сделаю, я никогда не буду уверен, не ошибся ли я в Абернети.
Он обратился к Джошу.
— Еще кое-что, Джош. Если Абернети отвергнет сделку, вы согласитесь, что надо выслать повестку Маллади?
Ага, вот мы и добились своего.
— Соглашусь, — с удивлением ответил Джош. — Это удовлетворяет вас?
— Завтра рано утром мы поедем, — сказал Келли. — Теперь, полагаю, всем нам следует выспаться.
Мы стали выходить из библиотеки, но я услышал, как Джош сказал Лейси, что желал бы, чтобы какая-нибудь добрая душа показала бы ему путь на кухню, чтобы он мог отыскать сандвич или хотя бы кусок хлеба. Как он объяснил, он ничего не ел с самого завтрака. Лейси ответила, что это форменный идиотизм, и если он пойдет с ней, она ему что-нибудь приготовит, но только при условии, что он не будет говорить о политике, слушаниях и выборах. Джош ответил, что расскажет ей о письме арендатора ранчо, с описанием дикого жеребца, которого поймал владелец соседнего ранчо.
На этих словах они пожелали всем доброй ночи и ушли.
Но думаю, разговор о диком жеребце в конце концов перешел на политику. Когда я выходил из ванны, то мог слышать, как они спорили.
Ладно, по крайней мере, они могли спорить. Это было добрым знаком. А когда я услышал смех Лейси, в нем была нотка смирения, но все же она смеялась.
Но когда моя голова коснулась подушки, я сообразил: «Не потому ли Джош отправился на кухню, чтобы попытаться выудить у Лейси причины, по которым Келли не хотел использовать досье на Джентайла?»
Это была неприятная мысль, но, зная Джоша, видимо, верная.
Думаю, я спал около часа, потом неожиданно проснулся. Я вспомнил, что не позвонил в отель, чтобы узнать, не оставили ли нам писем. Это была привычка, которой я следовал многие годы, и пропустить один день было все равно, что не почистить зубы.
Когда старый ночной клерк узнал мой голос, он возбужденно перебил меня.
— Вам было много телефонных звонков, и весь вечер здесь торчал человек, который требовал встречи с вами, мистер Маккул, — сказал он. — Сначала он все время звонил, а потом заявился в отель, утверждая, что я ему лгу.
— Как он выглядел?
— Очень странный парень, большой, как дом, носит старый свитер. Странно выглядит.
Можно ли лучше описать Вилли?
— Он сказал, чего хочет?
— Он все настаивал, что это очень важно. Когда я отказался провести его в ваш номер, он уселся в вестибюле.
— Он и сейчас у вас?