Для подрастающих девочек в окрестностях Пестума было несколько мест, пригодных для ритуалов перехода в брачный возраст. К югу от города на небольшой речке Каподифьюме располагались три святилища с купальнями для невест, одно у источника, другое – самое большое – прямо за городскими воротами и третье в устье реки. Кроме того, в девяти километрах к северу от города имелось большое святилище Геры. Вследствие речных наносов береговая линия со времен Античности отодвинулась на полтора километра, поэтому сегодня трудно себе представить, насколько ландшафт был похож на то место, где Навсикая купалась и играла в мяч со своими служанками: вдали от города, в устье реки Селе, на обильно поросшем цветами берегу, вероятно с лагуной. Девушки, танцующие в святилище в честь богини, очень живо изображены на метопах храма (илл. 8). Здесь нетрудно представить себе и укрытую от посторонних глаз купальню.
Вотивные дары в святилище Геры – оружие и статуэтки лошадей – показывают, что почтить богиню сюда приходили и юноши – как эфебы, так и молодые воители. Однако в море они могли здесь разве что плавать, но никак не нырять, ввиду пологого берега. Другое дело на юге, среди утесов Агрополи. Там наверняка можно было найти скалу для прыжка в море. Или подходящее место для вышки. Это задача на будущее.
Но для кого создавались эти росписи? Это напрашивающийся вопрос, его постоянно задают посетители в музее. Очевидно, их создали после смерти хозяина гробницы. Похороны, надо полагать, последовали сразу за окончанием работы – и тут же гробница была закрыта навсегда. Росписи в захоронениях Этрурии открывались, по крайней мере, взгляду родственников во время следующих семейных похорон. Росписи Гробницы ныряльщика можно было увидеть только во время обряда погребения. Мужчины и женщины, наверняка стоявшие вокруг тесной толпой, вряд ли имели время и возможность рассмотреть работу художника в деталях; вероятнее всего, им в этот момент было не до картин.
Так что же, перед нами – искусство без зрителя? От Античности до нас не дошло никаких пояснений. О том, что думали по этому поводу современники, мы можем лишь строить догадки, причем на двух уровнях.
В древности чрезвычайно заботились о том, чтобы покойный лежал в отрадной и соответствующей его социальному статусу обстановке. Это достигалось погребальными дарами: в гробницу клали одежду, доспехи, украшения, сосуды и утварь. Вторым важным моментом была великолепная отделка гробницы: например, каменные ложа или стены с росписями. В Гробнице ныряльщика очень мало погребального инвентаря: сосуд с маслом для умащения и предполагаемые остатки лиры. Зато росписи переносят покойного в привычный ему при жизни мир: он навеки со всех сторон окружен симпосием, а сверху эфеб, каким был он сам, ныряет, можно сказать, в круг пирующих, куда он вскорости был бы допущен. Росписи в гробнице предназначены для покойного.
Симпосий был кульминацией жизни в аристократическом кругу, к которому покойный принадлежал при жизни. Росписи переносили его в этот круг и в гробнице – вероятно, считалось, что он и после смерти будет его частью. Несколько надгробных эпиграмм, правда более позднего времени, подтверждают существовавшее представление о покойном как участнике пира. При таком понимании росписей перед нами отнюдь не картины загробного блаженства, «свободного» от условий земной жизни, напротив, речь идет о продолжении земного социального существования в его самых счастливых проявлениях. То же относится и к изображению ныряльщика: это не метафора трансцендентности, а концентрированное выражение жизни покойного, которая остается с ним и после смерти.