o 0a115616b968c99b

«Один удар – только точный,- и смерть. Точно я могу, у меня рука верная».

-Отпусти, - сказал Татищев, не двигаясь. «Я тебе покажу, где тайник с золотом».

-Он меня не узнал, - подумал Элияху. «Ну да, год прошел, даже больше».

-Не нужно мне твое золото, - грубо сказал юноша. «Ты с Лизаветой Петровной и Марьей что

сделал, где они?»

Татищев сделал одно легкое, неуловимое движение, и, мгновенно повернувшись, схватил

Элияху за руку – твердыми, железными пальцами.

-Жив, - сказал он утвердительно.

-Жив, - сквозь зубы, пересилив боль, ответил юноша, и вырвав руку – резанул Татищева

кинжалом по горлу.

Тот отступил, держась за рану, и Элияху, увидев алую, медленно сочащуюся между

пальцами кровь, подумал: «Правильно. От этого он не умрет, так, царапина».

Он толкнул мужчину к столу, и, ударив его в лицо, - кость захрустела, и Татищев взвыл,

сказал: «Тихо! Где они?»

Татищев выматерился вполголоса, и, шумно вдохнув, дернулся – раздался звук выстрела,

запахло порохом, и Элияху, выбив из его руки пищаль, наступив на нее ногой, повторил:

«Где?»

-Дурак, - злобно сказал Татищев, хватая ртом воздух, - какой же ты дурак. Так лучше..., для

всех, для страны...

-Где? – Элияху нажал на его горло клинком.

-Прирезал обеих – торжествующе улыбнулся Татищев. «Бабу, и девчонку с ней».

Юноша вспомнил каштаново-рыжую косу, синие, большие глаза и ее мягкую, детскую

ладошку. «Еще сказку!» - услышал он капризный, нежный голос и, сцепив, зубы, - ударил

Татищева кинжалом. Лезвие вошло в шею до рукоятки, кровь брызнула мгновенной сильной

струей, и мужчина, цепляясь за его ноги, хрипя – сполз на чистые, свежие, золотистые

половицы.

Элияху вынул кинжал, и, глядя в мертвое, с расширенными, остановившимися серыми

глазами, лицо, - застыл, стоя на коленях. Кровь уже не била, - она лилась, скапливаясь в

темную, вязкую лужу на полу.

Золотая рысь была забрызгана. Юноша безучастно стер свежие пятна рукавом кафтана и

подумал: «До темноты тут посижу, и пойду в бани. Там река рядом, искупаюсь ночью, одежду

выстираю. Найду Степана, все ему расскажу и вернусь с ополчением на Москву. А потом -

домой».

Дверь сеней стукнула, и с порога раздался веселый, знакомый голос: «А я тут в церкви Ильи

Пророка с народом говорил, Михайло Никитич, и думаю – давай сегодня за грамотцами

зайду, раз уж по соседству оказался. А вы не уехали еще, я смотрю?»

Элияху, было, спрятав кинжал, рванулся к окну, но было поздно – Минин шагнул в горницу, и

его голубые глаза недоуменно расширились.

-Что за...., - выматерился он, и, побледнев, кивнул двум ополченцам, что стояли сзади: «А

ну, скрутить его!»

-Ах ты сука, - сказал высокий, мощный мужик, и Элияху подумал: «Это же он, я ему зуб

сегодня вырывал».

-Пока не бить, он нам с Дмитрием Михайловичем в сознании нужен, - холодно сказал Минин,

глядя за тем, как двое ратников удерживают юношу.

Минин опустился на колени, и, посмотрев на труп, покачал головой: «Говорил же я тебе,

Михайло Никитович, - возьми охрану. А ты все отмахивался – мол, не для того мы у народа

медные деньги собираем, чтобы на себя их тратить, - Минин перекрестился и, прошептав:

«Храни тебя Господь, - закрыл Татищеву глаза.

-Лекарь, - протянул он, поднявшись, разглядывая – снизу вверх, - хмурое лицо Элияху.

-Он мне не поверит, - горько подумал юноша. «Был бы здесь Никифор Григорьевич, если бы

я Степу нашел - поверили бы, наверное. А так...»

-Из Коломны, должно быть, - издевательски, склонив голову набок, продолжил Минин. «От

пани Марины и атамана Заруцкого явился. Умно, ничего не скажешь. Скольких тебе еще

убить велели, а? Всех нас? – он помолчал и, раздув ноздри, сказал: «На улице малолюдно

уже, ведите его в Кремль, в подвал. Завтра князь Дмитрий Михайлович со стрельбища

вернется, и мы с лекарем поговорим – по душам».

-Пожарский, - Элияху на мгновение похолодел.

Избы на Устретенской улице горели, в стене Белого города были видны дымящиеся

выбоины. «Воды, - прохрипел лежавший на кафтане мужчина – с закопченным,

окровавленным лицом. Элияху поднес к его губам оловянную флягу и подумал: «C этим

пожаром даже вода горячая». Юноша аккуратно ощупал раздробленное пулей плечо, -

мужчина коротко, сдерживаясь, застонал, и, обернувшись, сказал: «Вывозить его отсюда

надо, и быстро, сейчас я перевяжу, и гоните телегу к реке, под сено его спрячьте. Там лодки

наши стоят». «Стояли» - подумал Элияху.

Он быстро и ловко почистил рану, - обрамленное русой бородой лицо мужчины смертно

побледнело, и, махнул рукой: «Поднимайте, только осторожно».

Гнедой, взмыленный жеребец промчался по улице – у Сретенского монастыря был виден

завал бревен и камней, за которым сидели, отстреливаясь, ополченцы, и ратник,

перегнувшись в седле, закричал: «Поляки отрезали улицы, что к Яузе ведут. Китай-город

горит, там тоже не пробраться».

-В Лавру его везите, - велел Элияху. «Тут дорога прямая, быстро доберетесь. Кто это хоть?»

-Князь Дмитрий Михайлович Пожарский, - ополченец укрыл раненого сеном, и, подстегнув

лошадей, погнал телегу к видневшемуся вдали выезду из города.

-Он меня и не узнает, - вдруг подумал юноша. «Он же почти без сознания был, он и не

помнит меня».