o 0a115616b968c99b

Бани стояли на берегу Оки, прямо напротив золоченых куполов Благовещенского монастыря,

и юноша, пригладив светлые волосы, на мгновение, обернувшись, прошептал: «Ну, значит,

здесь».

-Закрыто! – раздался недовольный, дребезжащий голос. «С утра приходить надо, опосля

обедни убираемся мы».

-Я от Никифора Григорьевича, из Москвы, - сказал юноша, распарывая ногтем подкладку

шапки. «Вот, грамотцу он вам велел передать».

Низкорослый, морщинистый старик подозрительно оглядел подростка с головы до ног и

требовательно протянул руку.

-Илья Никитич, - хмыкнул он, почесав влажные, редкие, седые волосы. «Молод ты для

лекаря-то».

Элияху широко улыбнулся: «Могу зубы вырывать, банки ставить, нарывы вскрывать, раны

тоже лечу, кости правлю. На Москве, как супротив поляков весной поднялись – помогал

нашим ополченцам».

-Пойдем, - зашаркал старик, приподнимая холщовую занавеску. «Вот, тут у меня как раз

каморка свободная есть. Стол, кров, два рубля серебром в год, ну, и парься, сколь захочешь,

- старик мелко, дробно рассмеялся.

Элияху взглянул на чистую, маленькую светелку – кроме лавки и стола, в ней ничего не

было, и, тряхнув головой, пожал руку старику: «Спасибо!»

-Савелий Иванович меня зовут, - ворчливо отозвался тот, - ну, подпол у меня тоже имеется,

ежели там надо будет, кому помочь – позову. Хотя, - мохнатая бровь поднялась вверх, -

сейчас дела-то все побросали, в ополчение пошли. Ты, наверное, тоже побежишь, годов-то

сколько тебе?

-Шестнадцать на Успение было, - пробурчал Элияху, раскладываясь.

-Вымахал, - присвистнул Савелий. «Иди, попарься с дороги, один будешь, а опосля – я

пирогов тебе принесу, свежие».

Когда занавеска задернулась, Элияху посмотрел на холщовые мешочки с травами, что

стояли на столе, на свои инструменты, - и вдруг, устало закрыв глаза, лег на лавку.

-Ты на Волгу отправляйся, - сказал Никифор Григорьевич, запечатывая грамотцу. «В

Андрониковом монастыре сказали же тебе – мол, Федор Петрович покойный туда Степу

увез. Оставь, не ищи Татищева – сия змея с кем угодно может быть, хоша с поляками, хоша

со шведами».

Элияху выглянул в окно светелки – кабак, что стоял в зарослях кустов, у ручья, пожар не

тронул. Он вдохнул запах гари – вокруг лежала сожженная Москва, небо было серым,

угрюмым, и он вспомнил, как, перевезя раненых ополченцев из отряда Бутурлина через реку,

- вернулся к Яузским воротам. Китай-город пылал, и Элияху увидел, как поляки

расстреливают обезоруженных людей, что стояли у стены Белого города.

Никифор Петрович подошел к нему и положил руку на плечо. «Тако же и для Степы я тебе

грамотцу дам, - тихо сказал мужчина. «Он тут бывал, помнит меня. Мой тебе совет, Илюха –

ты Степана найди, скажи ему, что с матерью и сестрой его случилось, и поезжай домой. У

тебя ведь тоже семья есть».

-Есть, - согласился подросток. «Только, Никифор Григорьевич, - он повернулся, и мужчина

увидел холодные, цвета грозовой тучи, глаза, - раз уж второе ополчение собирают, там, на

Волге, я лучше с ним сюда вернусь».

Никифор Григорьевич вздохнул, и, потрепав юношу по светлым кудрям, подумал: «А что

делать? Гришу я на Волгу не пустил, другого сына у меня нет, а Илюху, хоша он мне как сын

– не могу удерживать. Как выросли они, Господи, а все одно – дети еще».

Элияху, не открывая глаз, нашел пальцами рукоять кинжала. Он весь умещался на ладони –

маленький, ладный, холодно блестящий серой, драгоценной сталью. Рысь глядела на него

крохотным, изумрудным глазом.

-Вот и посмотрим, что тут за ополчение, - пробормотал Элияху, и, легко встав с лавки,

плеснув в лицо речной водой, крикнул копошившемуся в банях Савелию: «Я пойду,

прогуляюсь до базара!»

-Иди, - отозвался старик, и Элияху, кусая на ходу пирог с капустой, вышел на берег Оки.

Кремль возвышался у слияния рек, неподалеку, и юноша, сдвинув шапку на затылок, слушая

дальнее ржание коней и едва слышные выстрелы, пробормотал: «Но сначала - туда».

Элияху подождал, пока из ворот выедут пустые телеги, и, подойдя к ополченцам, что

охраняли вход, открыв свою холщовую суму, сказал: «Там, на базаре, говорили, вроде

лекаря у вас тут нет?»

-Молод ты еще, лекарем быть, - хмыкнул один из мужчин, оглядывая юношу. «Хотя ладно, -

он отступил в сторону, - проходи, может, и занадобишься кому».

Элияху осмотрел чисто выметенный, аккуратный двор – огромные, в три человеческих роста,

двери амбаров были открыты, и он краем глаза увидел мешки с припасами. Чей-то высокий,

веселый голос объяснял:

-Нет, нет, совсем не так надо делать! Вот, смотри, я тебе написал – сколько у нас сейчас

воинов, и сколько мы в день на пропитание выделяем. А вот тут – сколько у нас к Великому

Посту будет, ну, ежели все удачно пойдет. Вот и посчитай мне, чтобы я знал – хватит нам

денег, али еще у народа просить.

Быстрый, маленького роста, загорелый, светловолосый человек в простом, но чистом

кафтане, вышел на двор, отряхивая испачканные в муке руки.

-Кто таков? – резко спросил он, увидев Элияху. «Почему без оружия, сказали же всем –

пойти, получить, пока есть, иначе как учить-то вас?»

-Лекарь я, - краснея, сказал юноша. «Илья, Судаков по прозванию. Может, болеет, кто?»