o 0a115616b968c99b

кончик карандаша и стал быстро, аккуратно, набрасывать очертания башни, что

возвышалась над ним.

В земской избе было людно, и Федор, сняв шапку, перекрестившись на образа, сразу

услышал умоляющий голос писца: «Заминка у нас тут, Федор Петрович, не поможете?»

Мужчина наклонился над столом и ехидно сказал: «Заминка. Математике, что ли, никто вас

не учил? Коли служилых людей первой статьи у нас шесть сотен человек, и содержания им

положено пять десятков рублей в год – сколько мы на них за год потратим?»

Писец забормотал что-то и схватился за перо. Федор посмотрел на цифру, и, тихо

выматерившись, перечеркнул ее. «Тридцать тысяч рублей, - сказал он, и, подтянув к себе

лавку, сев, добавил: «Давай сюда бумагу, объясню вам умножение».

Закончив, он глянул на тех, кто собрался, вокруг и ворчливо заметил: «Ничего сложного,

сами видите».

-Лихо вы это, Федор Петрович, - пробормотал кто-то.

-Я сии задачи в четыре года решал, - сочно заметил Федор, отдергивая пестрядинную

занавеску, что отделяла чистую половину избы.

Татищев сидел за деревянным, чисто выскобленным столом, покусывая перо. «Вот, -

подвинул он лист Федору, - почитай.

-Быть нам всем, православным христианам, в любви и в соединении и прежнего

междоусобства не чинить, и Московское государство от врагов наших очищать неослабно до

смерти своей, и грабежей и налогу православному христианству отнюдь не делать, и своим

произволом на Московское государство государя без совету всей земли не выбирать.

-Молодец, - одобрительно сказал Федор. «Это куда?»

-В Соль Вычегодскую и Вологду, - ответил Татищев. «С тем же караваном пошлю, что тебя и

Петра везет, они потом дальше, на север идут».

-Бояре, - князь Пожарский, - высокий, с чуть подернутой сединой русой бородой, шагнул в

горницу.

-Все мы тут с этой смутой постарели, - подумал Федор. «Вон, Дмитрию Михайловичу

тридцать три, Кузьме Семеновичу Минину – едва тридцать исполнилось, - а тоже, виски

седые. А у Михайлы, - он искоса взглянул на Татищева, - вон, морщины у глаз, а ему тоже –

чуть за тридцать. А мне, - сорок следующим годом, - и незаметно, ни одного седого волоса».

-Так, - сказал Пожарский, садясь, отпивая кваса. «Монастырский, - одобрительно заметил он.

-Степан мой принес, - рассмеялся Федор. «Коли б не он – померли бы с голоду. Ты вот что,

Дмитрий Михайлович, следи там одним глазом за двором оружейным, пока меня нет.

Мастера хорошие, как на подбор, но все, же надзор нужен. Сколько у нас сейчас

ополченцев?

-Три тысячи, - сказал Пожарский, подвигая к себе перо и бумагу. «Это без тех, что той

неделей пришли – из Коломны и Рязани, тех мы еще на довольствие не поставили».

- Я займусь,- раздался высокий, веселый голос из-за перегородки и нижегородский земский

староста, Кузьма Семенович Минин, зашел в избу с черного хода.

-Все несут и несут, - сказал Минин, садясь за стол. «Уж чего только в амбарах нет, можно

хоша десять лет воевать».

-Десять нам не надобно, - покачал головой Татищев, и, как всегда, подумал: «Господи, как

хорошо, что я этого Минина нашел. Умный мужик, простой, и соображает – лучше бояр

многих. Тако же и народ к нам потянулся».

-Федор Петрович, - Минин тоже выпил квасу, - нам до вечера еще с деньгами разобраться

надо, подсчитать, сколько нам до Великого поста потребуется. Не поверите – с медными

полушками люди приходят, последнее отдают.

-Разберемся, - кивнул Федор, - ну, да я и вернусь уже скоро. А что отдают, - дак, Кузьма

Семенович, - на святое дело наш народ ничего не пожалеет. Как князя Дмитрия Ивановича

всем миром собирали – супротив татар идти, - тако же и нас.

Солнечный луч лежал на янтарных, чистых досках пола. В раскрытые ставни, с кремлевского

двора, слышался юношеский голос: «А сейчас все строятся, идут к Волге, там мишени

поставлены, будем стрелять учиться!»

-Петька, - нежно подумал Федор. «Хороший из него воин вышел, конечно. Теперь повенчать

бы, девятнадцатый год уже парню. Спрошу в Ярославле, может, кто по душе ему пришелся

из девушек здешних».

- А ведь мать князя Димитрия Ивановича Вельяминова была, Федор Петрович, - невзначай

заметил Кузьма Минин.

-Сие дело давнее, - коротко ответил Федор, почесав в бороде.

-Все же, - Пожарский сомкнул длинные, сильные пальцы, - вы в седьмом колене Ивану

Васильевичу покойному сродственник, ближе вас никого не осталось. Годуновы, - Пожарский

отмахнулся, - то по жене родство, Романовы – тако же, а вы, - он помолчал, - крови

государевой.

-Я тоже по жене, - неохотно заметил Федор, - тем более, Дмитрий Михайлович, ну какой из

меня царь? Нет, нет, и оставим этот разговор, - он поднял огромные, загрубевшие, в

несмываемых пятнах руки. «Я строитель, мастер, куда мне – на троне московском сидеть?».

В горнице повисло молчание и Минин, наконец, сказал: «Как раз вам и сидеть, Федор

Петрович. Сами же знаете, - как вас народ любит. Ежели Земский Собор вас выберет – что,

откажетесь неужто? А что вы руками работаете – оно и лучше, хоша страну в порядок

приведем, - Минин взглянул на чистый, ухоженный кремлевский двор за окном, и

рассмеялся: «Вот как здесь, в Нижнем Новгороде».