o 0a115616b968c99b

Крохотные, слабые волны набегали на плоский берег. Он повиновался, и, глядя вдаль,

шепотом сказал: «Но как ты можешь? Он меня красивей, он – отец твоего ребенка, стоит

тебе только захотеть...

-А я, - безмятежно ответила Констанца, чуть поерзав, дыша ему куда-то в шею, - не хочу. Что

было, то прошло, Николас. Ты – мой муж, и никого другого мне не надо – никогда. Я знаю, ты

думаешь, - раз мы не венчаны, то я свободна, и могу уйти.

Он кивнул.

Констанца внезапно, резко, поднялась, и, чуть охнув, сказала: «Могу. И ты можешь. Как

могли мои родители, они ведь тоже – не венчались. Только вот моя мать мыла полы и

чинила одежду – чтобы мой отец мог писать. Так же и я, - она вскинула острый подбородок и

замолчала.

-Какая она красивая, - подумал Николас. «Господи, сколько буду жив – не насмотрюсь на

нее».

Он наклонился, и, поцеловав прохладный, высокий лоб, вздохнул: «Прости. Сам не знаю, что

на меня нашло».

-Когда я рожу, - сказала Констанца, беря его за руку, - у тебя просто не будет времени о

таком думать, обещаю. А тем более – когда мы заберем маленького Питера и отправимся

дальше. Я тебя люблю, и так будет всегда, - она улыбнулась и вдруг поежилась от порыва

резкого ветра.

-Колыбель, - вдруг вспомнил Николас. «Уже готова». Он посмотрел на лед в заливе, и

заметил несколько белых точек, что двигались к берегу.

-Ну, днем они не подойдут, - подумал капитан. «Тут же местные живут, медведи приучены

опасаться человека.

Он привлек жену к себе и сказал: «Пойдем в палатку, тут холодно уже. Заодно ты мне

колыбель покажешь».

-Очень теплые шкуры, - Констанца со значением посмотрела на него. «Тебе понравится, там

очень уютно».

-Мне нравится там, где ты, - просто ответил Николас. Когда они уже были на холме, капитан

оглянулся – медведи исчезли в бесконечной, пустынной тундре.

В распадке между холмами пахло свежераспиленным деревом. Волк отошел, и, посмотрев

на бревенчатые стены, крикнул: «Мистер Браун, давайте уже сегодня крышу начнем, раз так

хорошо дело пошло».

Плотник свесил голову вниз и рассмеялся: «Можем, мистер Майкл, после обеда доски

наверх поднимем и займемся».

Джон Гудзон посмотрел на меховую парку Волка, что лежала у ручья и жалобно спросил: «А

вы не простудитесь, мистер Майкл? Хоть и солнце сейчас, а все равно – в апреле еще

бураны могут начаться, местные рассказывали”.

Мужчина потянулся, поведя широкими плечами, и, взявшись за пилу, ответил: «Ты же с

отцом на Свальбарде зимовал, да?»

-Угу, - кивнул Джон, придерживая доску.

-Так вот, - Волк посмотрел на него, - там, дальше, на востоке есть страна такая, Сибирь

называется. Я там жил, юношей еще, из конца в конец всю ее прошел. Так что с морозами я,

мальчик, знаком. И в буране тоже был, - он поднял голову и посмотрел на ярко-голубое,

огромное небо.

На склоне холма, покрытом мхом, показались женщины с котелками и Волк подумал:

«Хорошо, что я отговорил Питера продавать местным порох. Ножи ладно, ножи у них и так

есть, а другое оружие им пока ни к чему, пусть живут, как жили. Учил же нас Ермак

Тимофеевич – нельзя на доброту злом отвечать, надо жить в мире, всем вместе».

Он услышал смех ребенка и посмотрел на Брауна – тот, спустившись с крыши, присев на

шкуру, пощекотал сына и гордо сказал: «Вот, улыбаться уже начал, и меня узнает».

-Узнает, - Волк обернулся и, подняв парку, одевшись, вздохнул: «Ты поешь, Джон, а я не

голоден что-то. Пойду, к морю прогуляюсь».

Джон посмотрел вслед белокурой голове и услышал рядом голос Энни: «Оленину я сама

жарила, садись».

-Как мама? – он наклонился и поцеловал ее руку.

Девушка покраснела и рассмеялась: «Со вчерашнего вечера только и делает, что

спрашивает, как я себя чувствую, - будто я из стекла сделана и могу разбиться».

Джон оглянулся, - за углом сарая никого не было, и, быстро обняв девушку, поцеловав ее,

сказал: «Как приедем в Лондон, сразу и обвенчаемся. У меня деньги там есть, от папы, на

свой корабль хватит, пусть и маленький».

Энни разрезала оленину, и, тихо, не поднимая глаз, ответила: «Ну да, оттуда, из Бервика,

можно в Норвегию ходить, или в Данию».

Джон потянул ее к себе, и, устроив светловолосую голову на своем плече, привалившись к

бревенчатой, теплой стене фактории, хмыкнул: «Ни в какую Норвегию, или Данию я не

собираюсь, любовь моя. Я собираюсь ловить рыбу и каждый вечер обедать с тобой и

детьми. А потом укладывать их спать и рассказывать про Свальбард и Новый Свет».

Энни взяла его руку, и, прижав к своей щеке, тихо проговорила: «Спасибо тебе, Джон».

Мэри сидела на камне, покачивая младшую дочь в перевязи. Она поправила на Марте

капюшон и вздохнула: «Вот, видишь, как случилась, милая – еще года тебе не будет, а уже

тетей станешь. А я – бабушкой».

-Матушка порадуется, - подумала Мэри, поднимаясь, подходя к самой кромке воды. «Пусть

дети едут в Лондон, там дитя родится, а потом в Нортумберленд его отвезут. Джон хочет

судно купить, рыболовецкое, обоснуются в усадьбе и будут жить спокойно. А мы с Мартой

тут останемся. Жалко, конечно, что я внука не увижу, или внучку – но что тут поделаешь».

Она достала из кармана парки тетрадь в кожаном переплете и посмотрела на изящный,