o 0a115616b968c99b

– горько вздохнул юноша. «Знал ведь, какой батюшка. Он накричит сначала, а потом

мучиться будет, вон, глаза, у него какие, видно же, что больно ему. А все равно, - Петя, на

мгновение, раздул ноздри, - все равно, я не мог иначе».

Элияху подал ему руку и чуть улыбнулся: «Матушка ваша заболела, но все хорошо будет.

Иди, - он улыбнулся, - вон, жена твоя уже навстречу бежит».

Петя отдал коней холопам и подумал: «Господи, как я ее люблю, Господи, наконец-то».

Марья остановилась рядом и, опустив лазоревые глаза, едва дыша, смотря куда-то в

сторону, спросила: «Как съездили вы, Петруша?»

-Плохо, - муж наклонился к ее уху. «Потому что тебя со мной не было, Марьюшка».

-Баня истоплена, - она все перебирала нежными пальцами жемчужные ожерелья на шее. «А

Лизавета Петровна спит, ну, да ей лучше уже, немного, Илья Никитич сказал – оправится. Я

так скучала, так скучала, - девушка, наконец, взглянула на него. Покраснев, она добавила:

«Стыдно сие говорить, простите, пожалуйста».

-А уж как я скучал, - Петя улыбнулся, и, оглянувшись, взял ее за руку. «Пойдем, ты мне

сейчас все расскажешь, и я тебе – тоже».

Федор проводил их глазами и услышал спокойный, юношеский голос: «Федор Петрович!»

Мальчик стоял, засунув руки в карманы кафтана, выпрямив спину, подняв на него серые,

большие глаза. «Как на мать свою похож, - с привычной болью в сердце, подумал Федор. «И

Петя тоже, только рыжий. Ну, хоть до Кракова с нами поедет, увидит Мирьям свое дитя,

пусть хоша так».

-Федор Петрович! – сглотнув, повторил Элияху. «Вашу жену отравить хотели». Федор, было,

хотел что-то ответить, но замер – колокола Крестовоздвиженского монастыря забили к

вечерне и птицы, что сидели на куполах, снялись, уйдя в огромное, просторное московское

небо.

Он вздохнул, глядя на черную стаю, и велел: «Говори».

Сквозь дрему Лиза почувствовала чье-то движение рядом, и, вдохнув его запах, чуть

улыбнулась: «В баню ходили. Вон, вениками как тянет, дубовыми. Федя приехал, а я и не

встретила его, стыд какой».

Лиза попыталась приподняться и услышала ласковый, низкий голос: «Лежи тихо. Вот так».

Федор устроил ее голову у себя на плече, и, поцеловав прохладный, белый лоб, добавил:

«Все хорошо, Марьюшка нас накормила, Илюха тут ночевать остался, на всякий случай.

Травы твои я выкинул, и чтобы больше сего не было, Лизавета».

Она почувствовала, что краснеет, и шепнула: «Так еще дитя хочется, Федя. Раз уезжаем

мы, будем спокойно жить, можно уже. Марье-то вон – десятый год идет, взрослая девочка

совсем».

-Дитя, - проворчал муж и поднес к губам ее руку. «Не такой ценой же, Лизавета. Кто тебе сии

травы дал?»

-Знахарка, в Дорогомилове, там, за рекой, - вздохнула Лиза. «Агафьей Егоровной кличут. Как

мы в Новодевичьем монастыре молились, инокиня Ольга, ну, Ксения Борисовна, Годунова

дочь, мне про нее рассказала, что, мол, женщинам она помогает. Травы-то хорошие, это у

меня, видно, не так что-то, - голос Лизы задрожал и Федор, прижав ее к себе, сказал:

-Ну, ну. Все у тебя так, - он усмехнулся, и погладил мягкую, такую знакомую грудь, - лежи,

выздоравливай». Он наклонился и поцеловал ее в губы: «А потом я тебя в подмосковную

отвезу. На прощание, в сторожке побываем».

-Ты же соскучился, наверное, - Лиза повернулась и, обняв его, потерлась головой о рыжую,

пахнущую свежестью и лесом, бороду.

-Соскучился, - согласился Федор. «Ну да ничего, потерплю, - его рука подняла подол

шелковой сорочки, и Лиза, глубоко вздохнув, закусив губу, сказала: «Федя…

-Потерплю, - улыбнулся он, поглаживая ее пониже спины, - зато потом тебя долго от себя не

отпущу, Лизавета. А ну спи, - он прикоснулся губами к нежным, белым векам, к длинным

ресницам, и Лиза, зевнув, согласилась: «И вправду, надо».

Он лежал, слушая ее спокойное, тихое дыхание, открыв глаза, смотря в хорошо

обструганный потолок опочивальни. «Что там Илюха сказал, - холодно подумал Федор, - сии

травы за год в могилу человека сводят, а то и менее. Ну-ну, - он едва заметно повернул

голову и посмотрел на крупные, яркие звезды, висевшие в ночном небе. На дворе усадьбы

лениво лаяли собаки. «Подожду, - Федор накрыл жену меховой полостью и закинул руки за

голову.

-Завтра Ксению Борисовну навещу, еще перед заутреней, заодно передам ей икону, что

инокиня Марфа, мать государя, для нее послала. Ну, опосля того передам, как дела свои с

ней закончу, конечно. А потом и в Дорогомилово наведаюсь, к полуночи, - он усмехнулся и,

поднявшись, неслышно выйдя из горницы, постучал в светлицу к младшему сыну.

-Знал, что не спишь, - Федор наклонился и поцеловал рыжие кудри. «Дай-ка мне Федора

Савельевича чертежи, тот альбом, что ты сделал».

Он принял от сына большую тетрадь в кожаном переплете, и , взглянув в красный угол,

заметил: «А, Стефана Великомученика написал? Молодец, отлично получилось»

-Это не я, - краснея, ответил Степан. «Это мне…, подарок, батюшка».

-Хорошая рука, - одобрительно заметил Федор, и, присев на лавку, сказал: «Вот, посмотри,

какой купол у этой церкви, помнишь, ты у меня о Дуомо спрашивал? Очень похожий».

Степа погрыз серебряный карандаш, и, потянувшись за чистым листом, набрасывая