o 746a5c7ff3383046

гражданском браке с Г. З. Елисеевым. Характерными качествами ее были

необыкновенная доброта и жалостливость к людям вообще, но особенно к своим

любимицам и любимчикам, которым она всегда готова была сделать все, что только

могла. К несчастью, это далеко не всегда удавалось по ее же вине: она отличалась

большою рассеянностью и нередко вносила просто сумбур при исполнении

деловых поручений. При этом она страдала отсутствием памяти: часто даже при

простой передаче результатов порученного ей дела она многое перепутывала,

одним словом, попросту была особой порядочно-таки бестолковою. Это давало

повод ее знакомым подтрунивать над нею и рассказывать по этому поводу смешные

анекдоты как за ее спиной, так и в ее присутствии, причем она первая заливалась от

смеха вместе с другими.

Ее экспансивность, правдивость, искренность и прямота доходили у нее до

прямолинейности и нередко ставили многих в неловкое положение. Но самою

выдающеюся чертою ее характера была безумная, страстная любовь, доходящая до

пламенного обожания, к своему мужу. Это она доказала всею своею жизнью до

последнего вздоха, своими заботами о нем, всеми своими поступками и

отношением к нему. Его интересы, желания, вкусы она всегда ставила выше своих.

Безумная любовь к нему была и причиною ее смерти. Она не только безотлучно

находилась при нем во время его смертельной болезни, но когда он скончался, то

после каждой панихиды, отслуженной у его смертного одра, когда все расходились,

она садилась у его изголовья, покрывала его лицо поцелуями, вытирала своим

носовым платком его лицо, а затем свое собственное. Я сама застала ее в одну из

таких минут. Делала ли она это сознательно, чтобы заразиться трупным ядом, или

потому, что покойник возбуждал в ней такую же страстную любовь, как и при

жизни, и она, глядя на него в последние минуты перед вечной разлукой, думала

только о том, что ее жизнь без боготворимого ею человека теряет для нее всякий

смысл... Кто знает! Но она пережила его лишь на несколько дней: смертельно

заболела, слегла в день его похорон и не могла на них присутствовать,-- она умерла

от крупозного воспаления легких.

Скоро после первого знакомства с Екатериной Павловной меня крайне удивило,

что она называет своего мужа "мамкою". Я просила ее объяснить мне причину

этого странного эпитета, который она давала человеку, ничуть не напоминавшему

женщину.

-- Григорий Захарович,-- говорила я,-- напротив, представляет характерный тип

мужчины во всем блеске своей физической силы, ума и красоты.

Екатерина Павловна бросилась меня обнимать.

-- Ты хорошо это сказала... Очень хорошо!

Меня страшно ошеломило ее фамильярное обращение ко мне на "ты", что я

услышала от нее в первый раз. Заметив мое смущение, одна из ее любимиц,

сидевшая тут же, объяснила мне, что на "ты" Екатерина Павловна обращается ко

всем симпатичным для нее молодым девушкам и дамам.

-- Понятно. Иначе значило бы оскорбить. А за что? Я не сумасшедшая!

Выражение "я не сумасшедшая" зачастую срывалось с ее уст. Когда Григорий

Захарович слышал это, он обыкновенно говорил что-нибудь в таком роде: "Ну, это

еще нужно доказать!"

Екатерина Павловна объяснила мне, что называет мужа "мамкою", "мамулечкою"

потому, что каждому мать дороже всего на свете.

Не раз приходилось мне обедать у Екатерины Павловны вместе с ее знакомыми.

Когда перед нею ставили блюдо с кушаньем, она тщательно его осматривала,

выбирала лучший кусок, клала его на тарелку, бежала с нею к мужу, пододвигала

ему нож и вилку, и быстро возвращалась на место. Однажды я шутя заметила ей,

что она должна предпочтение отдавать нам, гостям, а особенно дамам, а не своим

домашним. Она же, покачивая головой, как-то задумчиво произнесла:

-- Да что мне за дело до вас всех, и мужчин, и дам!

Раздался общий хохот сидевших за столом. А она, не стесняясь, продолжала по-

прежнему:

-- И чего мне фальшивить? Всегда и всюду у меня только одна забота, одна думка

в голове -- он, мой голубчик!

Действительно, все остальное в мире отодвигала она на большую дистанцию от

предмета своей страсти, тем не менее все достойное сочувствия вызывало у нее

горячий отклик. Стоило ей, бывало, услышать от кого-нибудь о несчастной

девушке, приехавшей из провинции учиться и захворавшей или очутившейся в

безвыходном положении без денег и теплой одежды, Екатерина Павловна тотчас же

просила передать ей то и другое. И это было даже тогда, когда средства Елисеевых

были весьма ограниченны. Когда она не могла помочь ни деньгами, ни одеждой,

она брала адрес несчастной девушки, чтобы в судках посылать ей часть своего

обеда. Мне не раз приходилось прибегать к помощи Екатерины Павловны, чтобы

добыть какие-нибудь занятия для нуждающихся. Екатерина Павловна не забывала о

просьбе, объезжала своих знакомых, но когда она приезжала ко мне, чтобы

сообщить о результатах своих хлопот, она то и дело что-нибудь перепутывала:

вместо того чтобы искать занятий музыкой и французским языком, она находила

занятия французским и немецким языками. При этом она же обрушивалась на меня

с негодованием:

-- Ты должна была бы от времени до времени напоминать мне, что тебе от меня