o 746a5c7ff3383046

и у нас наступила наконец совершенно новая, не изведанная еще нами гражданская

и общественная жизнь, когда каждый, искренно того желающий, может отдать с

пользою свои силы на служение родине. Что же удивительного, что в эту

кратковременную эпоху нашего умственного и нравственного расцвета надежды и

упования на лучшее будущее быстро перешли в уверенность, что распространение

гуманных и демократических идей, как могучий поток, без остатка смоет всю грязь

нашей жизни, что это сулит всем, задавленным трудом, униженным и

оскорбленным, великое счастье, что эта эра наступит скоро, очень скоро... Такая

легкая воспламеняемость, такие преувеличенные ожидания естественны были в

людях, еще не живших общественною жизнью, не имевших в историческом

прошлом никакого опыта, ничего, что могло бы хотя несколько просветить их на

этот счет. Оптимистическое настроение, охватившее тогда не только юношество, но

и взрослых людей прогрессивного лагеря, придавало общественному движению

замечательное оживление. Энергическая деятельность шла рука об руку с бурным

весельем. Жилось чрезвычайно интересно. Сердце, как горящий костер, пылало

страстною любовью к ближнему, голова была переполнена идеями и

разнообразными заботами: одни готовились к чтению какого-нибудь реферата,

другим приходилось многое что почитать, чтобы возражать, при этом почти всем

необходимо было работать для заработка, и в то же время считалось священною

обязанностью обучать грамоте свою прислугу, приглашать из лавочек и подвалов

детей для обучения, заниматься в воскресных и элементарных школах.

Отношения между знакомыми были задушевные, родственные, без тени

светскости и фальши. Принято было все говорить друг другу прямо в глаза. Правда,

некоторые злоупотребляли этим, доходили до ненужной фамильярности,

навязчивости и бесцеремонности, но ведь все, что вводится и появляется нового,

никогда почти не обходится без утрировки. Конечно, и в других отношениях не все

шло гладко в этих интеллигентных кружках шестидесятых годов: в них тоже

происходили дрязги, недоразумения, ссоры, неприятные столкновения. И тогда

люди влюблялись и ревновали до безумия, несмотря на то что молодежь того

времени смотрела на ревнивца, как на первобытного дикаря, как на пошлого,

самодовольного собственник" чужой души, не уважающего человеческого

достоинства ни в себе, ни в других. Несмотря, однако, на многие слабые стороны

совместно-общественной жизни и деятельности, все неприятности, все

недоразумения, какие тогда случались, разрешались проще, легче и справедливее

уже по одному тому, что люди хорошо знали друг друга, ближе стояли один к

другому. К тому же тогда приходилось вести жизнь, преисполненную напряженной

деятельности, и оставалось меньше времени для дрязг и мелочей.

Встречая в доме моих родственников людей со светскими манерами, в изящных

туалетах, я была поражена внешностью гостей "сестер", доходящею до бедности, и

отсутствием в них какого бы то ни было светского лоска.

Опрощение во всем обиходе домашней жизни и в привычках считалось

необходимым условием для людей прогрессивного лагеря, особенно для молодого

поколения. Каждый должен был одеваться как можно проще, иметь простую

обстановку; наиболее грязную работу, обыкновенно исполняемую прислугою,

делать по возможности самому,-- одним словом, порвать со всеми разорительными

привычками, привитыми богатым чиновничеством и барством. Мужчины в это

время начали усиленно отращивать бороду: они не желали походить, как

выражались тогда, на "чиновалов" и "чинодралов", не хотели носить официального

штемпеля. Женщины перестали затягиваться в корсеты, вместо пышных

разноцветных платьев с оборками, лентами и кружевами одевали простое, без

шлейфа, черное платье, лишенное каких бы то ни было украшений, с узкими

белыми воротничками и рукавчиками, стригли волосы,-- одним словом, делали все,

чтобы только не походить, как говорили тогда, на разряженных кукол, на кисейных

барышень.

Это опрощение было вызвано распространением демократических идей, с

могучею силою овладевших умами и сердцами русской интеллигенции;

содействовали этому и великие преобразования. Освобождение крестьян из-под

крепостной зависимости было уже само по себе реформою демократическою;

большое значение имело и то, что стены университета были открыты для

несравненно большего числа людей6, чем прежде,-- для семинаристов и

разночинцев, громадное большинство которых были людьми крайне бедными.

Закаленные лишениями и тяжелым трудом, они не имели ничего общего с

светскими людьми.

В девять часов вечера в квартире "сестер" уже расхаживало много гостей обоего

пола. Тут были и бородатые, и совсем безбородые, и медицинские студенты, и

студенты университета, и женщины стриженые, и с заплетенной косой, спущенной

на спину; мелькали почти всё молодые лица.

Гостей на вечеринках не рекомендовали: этот обычай находили смешным,

каждый должен был сам рекомендоваться. Молодежь называла друг друга только

по фамилиям, случалось, даже каким-нибудь прозвищем, и лишь людей постарше

величали по имени и отчеству. Для меня некоторые из посетителей "сестер" так и