o 746a5c7ff3383046

Вдруг я с ужасом увидала, что "Экзаменатор" с ироническою улыбкой на губах

прямо направляется ко мне. О, я отлично поняла, что это грозит мне чем-нибудь

очень неприятным. И не ошиблась. Он остановился против меня и как бы

мимоходом проговорил:

-- Ах да, барышня, я совсем забыл спросить вас, почему вы проткнули себе только

уши и только к ним прицепили по пуду золота с драгоценными камнями? (Это было

бичевание меня за ношение серег.) Вам бы заодно и нос себе проткнуть... Знаете,

как делают дикари...

-- На сей раз господин обличитель выбрал не совсем подходящий объект для

сатиры,-- заметил ему Слепцов.

-- Каждую личность, цепляющуюся за прогнившие устои и одряхлевшие нравы,

необходимо подвергать немилосердному осмеянию -- таков мой принцип! --

нисколько не смущаясь, отрезал ему юнец.

-- О, рыцарь без страха и упрека! Я трепещу от восторга от вашего

великолепия!..-- не изменяя своего бесстрастного выражения лица, проговорил

Слепцов, но при этом так уморительно выпучил зрачки своих глаз, что даже я,

несмотря на горечь только что нанесенной мне обиды, не могла удержаться от

смеха.

В ту же минуту Слепцов, хлопнув себя по коленке, испустил протяжный

залихватский звук и весело затянул: "Ах вы, сени, мои сени..." Песню подхватили

остальные, но он сразу оборвал ее и перешел на бурный вальс, громко напевая его,

что также подхватили присутствующие. Ляр-ская тотчас заиграла вальс на

фортепьяно, Слепцов ангажировал меня,-- мы понеслись, а за нами и остальные.

-- Так-то, так-то...-- усаживая меня на место, точно в каком-то раздумье

проговорил Слепцов.-- Можно и сережки носить, и песенку гаркнуть, и танец

сплясать... и нет в сих малых делишках никаких преступлений, а одно лишь

веселие души. Не правда ли? А очень огорчаться всяким вздором -- себе дороже.--

И что-то бесконечно участливое на минуту оживило холодное выражение его

красивого лица.

Когда, через год после первого знакомства со Слепцовым, он стал бывать уже в

моем доме, я окончательно убедилась в том, что неподвижное выражение его лица

было только маской, за которой скрывалось чуткое сердце и великодушный

характер этого популярного общественного деятеля шестидесятых годов.

Если на вечеринках того времени спорили и говорили с необыкновенным

увлечением и задором, то и танцам отдавались всецело. Один танец сменялся

другим. Фортепьянной игре аккомпанировали кто голосом, кто свистом, кто под

звуки танца напевал какую-нибудь песенку, нередко тут же сложенную экспромтом,

кто просто наигрывал на гребенке, кто под такт похлопывал в ладоши или

барабанил по какой-нибудь металлической доске,-- одним словом, все было в ходу,

и ни один из присутствующих не оставался равнодушным к этому веселью. Шум,

топот ног, раскатистый смех, шутки, прибаутки и восклицания раздавались

непрерывно. Двое мужчин танцевали вместе. Один из них, рыжий,-- представлял

англичанина, шаржируя его манеру: не сгибая ног, он держался как палка, важно и

чуть-чуть наклоняя голову. Другой изображал сентиментальную немку: умильно

поглядывая на своего рыжего кавалера, она сладко улыбалась, беспрестанно делая

книксены.

-- Цыганскую! Цыганскую! -- требовала публика, и все, как один человек, начали

напевать плясовую на жгучие цыганские мотивы. Ольга Николаевна Очковская

убежала в другую комнату, а когда возвратилась, была уже в красной шали через

плечо. Она схватила коробку, бросила в нее чайные ложечки и, подняв над головой,

как тамбурин, потрясала ею в воздухе, мастерски отхватывая цыганскую. Все более

увлекаясь танцем, она испускала от времени до времени цыганское гиканье,

выкрики и передергивала плечами.

Все пришли в неистовый восторг: аплодировали, топали ногами, кричали "bis".

Больше всех неистовствовал "Экзаменатор".

Наконец Очковская взяла стул и подсела к Слепцову.

-- Хорошо, что нет "Смерча", а то бы он отравил мне и пляску. Скажите, Василий

Алексеевич, почему он вечно шипит и не дает мне проходу?

Вместо ответа Слепцов бросил на нее беглый взгляд и только пожал плечами.

-- И на челе его высоком не отразилось ничего!23 -- вспыхнув от досады,

иронически проговорила Очковская.

-- А что вы хотите, чтобы на нем отразилось?

-- Очень просто... чтобы вы реагировали на то, что вам говорят... чтобы вы не

относились так высокомерно, так пренебрежительно к людям.-- И она дрожащими

пальцами поправляла кораллы на шее.

-- Этими слабостями я не страдаю... Я не ответил на ваш вопрос, потому что вы

прекрасно сами знаете то, о чем спрашиваете...

-- Разве я могу знать, почему... по какому праву "Смерч" отравляет мне каждую

вечеринку?..

-- Разве можно серьезно рассуждать о праве или бесправии человека, уязвленного

страстью! Вам следует не себя жалеть, а его... Человек совершенно потерял

рассудок: от вас он не видит никакого поощрения, в глазах всех читает насмешку,

не соответствуют эти чувства и его новому символу веры, который он всем

навязчиво проповедует. Он делает глупость за глупостью, сам сознает это, но

остановиться не может и устраивает только все новые нелепости...

Характерные танцы продолжались: пара за парой отплясывала русскую, казачок,