o 746a5c7ff3383046

захотел воспользоваться львиного частью наследства, как это полагалось ему по

закону: землю, небольшой капитал и остальное имущество он разделил на три

равные части, а барский дом, по соглашению с сестрами, решено было отдать под

школу или больницу. Прошло более года в хлопотах по разделу. Его сестры вышли

замуж и уехали из деревни, отдав в аренду свои земельные участки.

Первое время жизни в деревне Голковский как-то туго сближался с крестьянами.

Чтобы сделать эти отношения более близкими, он женился на бойкой крестьянской

девушке из очень бедной семьи и зажил с нею в своем помещичьем доме, который в

тот момент еще не был общественным достоянием. Хотя он со своими тридцатью

десятинами считался одним из бедных землевладельцев-помещиков, но все же он

был несравненно богаче соседних крестьян, и крестьянская девушка и ее родители

были очень довольны этим браком, не подозревая того, что Голковский из своего

земельного участка хочет еще кое-что выделить своим соседям -- крайне бедным

крестьянам, страдавшим от малоземелья.

Земельная собственность Голковского состояла из двух неравных участков.

Наибольшую ее часть, около двадцати десятин, он через несколько месяцев после

брака раздарил наибеднейшим соседям, а несколько позже свой барский дом

преподнес в дар земству для больницы. На своем же участке, составлявшем около

десяти десятин, находившемся отдельно, версты за две от его барского дома, он на

несколько сот рублей, оставшихся у него после раздела с сестрами, построил себе

избу. Голковский хотел взять себе такой же земельный надел, как у всех

окружающих его крестьян, но это трудно было осуществить, потому что его

десятидесятинный участок неудобно было делить. Когда его жена и ее родители

поняли, что он стремится зажить жизнью, общею с остальными крестьянами, они в

глаза и за глаза стали поносить его с остервенением. Чтобы женина родня меньше

грызла его, он отстроил для себя крестьянскую избу, но побольше и поудобнее

соседских. Как только все было окончено и он обзавелся хозяйственным

инвентарем, он нанял рабочего и вместе с ним начал трудиться не покладая рук, с

раннего утра до позднего вечера. Хотя его жена была не из лентяек, усердно

работала и исправно вела хозяйство, но это не мешало ей вечно упрекать мужа: она

говорила, что он обманул ее, что если бы она знала да ведала, что он хочет

сделаться простым мужиком, то ее отец выбрал бы ей более подходящего парня из

простых крестьян. Несмотря на это, Голковскому все же казалось, что

существование для него в деревне возможно, что скоро для него наступят лучшие

дни. Он обучал жену грамоте, читал ей, объяснял, и, так как она оказалась

понятливою от природы и весьма любознательною, он рассчитывал, что она скоро

разовьется умственно и нравственно. Утешало его и то, что он постепенно

освоился с земледельческою работою и деревенским хозяйством. Однако скоро его

положение в семье сделалось невыносимым. Дело в том, что, когда его барский дом

был принят под больницу, земство устроило в нем приемный покой и аптечку, а в

другой его части поместился земский врач с своею семьею, и к ним из города

(благо, он был недалеко) стали наезжать интеллигентные люди.

Голковского, лишенного общества образованных людей около двух лет, тянуло к

ним все более и более. Перезнакомившись со всеми, он стал проводить у них все

свободное время, и жильцы его бывшего дома посещали его большою компанией).

Жена Голковского заметила, что ее муж, угрюмый и мрачный дома, оживлялся и

становился веселым и разговорчивым со своими новыми знакомыми. Она давно

поняла, что не ровня ему, но теперь еще более укрепилась в этой мысли; пришла

она к сознанию и того (но, конечно, на свой лад), что она не может делить с ним

множества его интересов, что его знакомые хотя и вежливы с нею, но настоящих

разговоров у нее с ними не выходит, что в толках и спорах их с ее мужем она не

может принимать участия, что они посещают ее дом для него, а не для нее. И она

начала жестоко ревновать мужа ко всем его новым знакомым, а в особенности к

женщинам, которых возненавидела всеми силами своей души. Она стала осыпать

их грубыми насмешками, бросала им в лицо гнусные намеки без всякого повода с

их стороны, в справедливость которых она, видимо, сама не верила. Это заставило

ее мужа просить своих новых знакомых не посещать его, но зато он сам по

праздникам, особенно зимою по вечерам, то и дело бегал к ним. Тогда его тесть и

теща, входя в его избу и перекрестившись на образа, обращались к нему

обыкновенно со словами: "Пришли тебя образумить... нешто можно так жить? Стал

мужиком, и держись одной линии!.." Он кряхтел и терпел, но поведения своего не

менял. Жена его, озлобившаяся до последней крайности, во время одной

перебранки с мужем подскочила к нему и, злобно глядя ему в глаза, заявила, что

она, чтобы насолить ему, сошлась с рабочим.

Тогда он решил бросить свою усадьбу: перевел на имя жены весь свой земельный

участок и избу и окончательно переселился в Петербург.

На основании подобных неудачных попыток проведения в жизнь идей

шестидесятых годов многие утверждают, что идейное наследство этой эпохи