o 746a5c7ff3383046

прозябанием, с его рабским миросозерцанием, с его преклонением перед правом

сильного сделался невозможным.

<Глава XXIII>

ЖИТЕЙСКИЕ НЕВЗГОДЫ

Выстрел Каракозова.-- Паника, охватившая русское общество. -- Тяжелое

материальное положение членов моей семьи. -- Неожиданная помощь. -- Паульсон --

педагог и составитель книг для чтения. -- Появление Некрасова на нашем

журфиксе. -- А. А. Краевский.-- Екатерина Павловна и Григорий Захарович -- чета

Елисеевых.-- Собрание у Гайдебуровых.-- Марко Вовчок и отношение к ней

Елисеевых

Из прошлого моя память удерживала преимущественно мрачные картины жизни;

из прочитанного или услышанного от других и из того, что мне приходилось

наблюдать лично над жизнью окружающих, меня особенно потрясали житейские

драмы и неожиданные, стихийные удары судьбы, разражавшиеся над нами. Это

заставляло болезненно сжиматься мое сердце даже тогда, когда жертвы этих

несчастий сами, казалось, уже забыли о них. Встречаясь с ними в минуты их более

или менее уравновешенного настроения, я невольно вспоминала изречение поэта:

"О, радость -- мимолетная гостья! Тише... тише, не разбуди горя!"

В сердцах молодых людей обоего пола обыкновенно жила лучезарная

уверенность на близкое, очень близкое обновление нашей родины, на скорое

улучшение во всех областях жизни, на перемены к лучшему в личной судьбе, но и

эту веру я утратила еще в ранней молодости, и ее животворные лучи очень скоро

перестали озарять меня. Мои близкие считали меня отчаянной пессимисткой, а

между тем пессимизм не свойствен моему характеру: я до глубокой старости

сохраняла сильное влечение к веселому обществу, среди которого раздавались

безыскусственная болтовня, оживленные споры, смех, шутки и остроты,

отвлекавшие меня от грустных мыслей. Моя память удерживала все мрачное лишь

потому, что жизнь моей семьи и людей, наиболее близких моему сердцу по духу и

крови, представляла чрезвычайно мало отрадного. Их то и дело преследовали

несчастья: неожиданные тяжелые утраты, аресты, тюрьма, ссылка в отдаленные и

менее отдаленные местности, лишение педагогической и какой бы то ни было

деятельности. Особенно тяжело было думать о тех из них, кого лишали

возможности следовать своему природному призванию, которому они с юных лет

отдавали свои умственные силы, и уже начали свою деятельность с большою

пользою для общества.

Прошу извинить меня за это отступление. Этим очерком я желаю закончить мою

книгу {Эта глава написана уже после выхода в свет моей книги "На заре жизни.

Воспоминания". СПб., 1911 год. (Примеч. Е. Н. Водовозовой.)} и дать хотя

некоторое представление читателям о том, как жилось людям моего круга в конце

шестидесятых годов.

Уже после 1863 года в русском обществе чувствуется ослабление восторженного

состояния и необыкновенно страстно напряженного подъема духа начала

шестидесятых годов1. Смелые обличительные речи раздавались уже не так часто;

одни выражали сомнение в том, что скоро наступит торжество правды и

справедливости, равенства и братства; другие более скептически начинали

относиться к новым реформам и находили в них все более недостатков. А между

тем еще так недавно они были убеждены в необходимости работать рука об руку с

правительством и с экзальтированной отвагой исполняли обязанности на новых

общественных должностях в роли мировых посредников, письмоводителей,

землемеров, докторов, фельдшеров, учителей в новых школах. Как бы ни была

скромна новая обязанность, как бы ни было мало вознаграждение за труд,

интеллигентные люди находили, что преступно отказываться от какой бы то ни

было должности, что с их помощью несравненно скорее новые реформы не только

должны будут совершенно обновить русскую жизнь, а граждан переродить в

энергичных защитников прав народа и смелых пропагандистов гуманных

общественных идеалов... Эти увлечения постепенно теперь шли на убыль. Однако

нельзя сказать, что энергия интеллигентов уже совершенно истощилась, что они

впали в апатию и уныние. Толчком для того и другого, большою переменою в

жизни людей среднего круга был выстрел Каракозова 4 апреля 1866 года2, когда

наступила самая злейшая реакция, которая внезапно сразу ошеломила и пришибла

русских граждан. Паника охватила всех. И не мудрено: всюду пошли повальные

обыски и аресты, многие мои знакомые заключены были в тюрьмы, доносы

сыпались со всех сторон, постоянно приходилось узнавать, а то и самой наблюдать

овации, устраиваемые публикою Комиссарову при его входе с своею супругою в

какую-нибудь общественную залу, в театр, концерт3. Когда в проходах трудно было

пробираться от толкотни скопившегося люда, Комиссарова сердито-ворчливым

голосом произносила: "Разве не видите, что спаситель идет? Пропустите же!"