должен знать – у меня уже был любовник. Я, - в уголке рта Констанцы залегла тонкая,
жесткая морщинка, - была моложе. И глупей, - добавила она.
-Мне тогда было, - девушка помедлила, - скучно. Вот. Если ты сейчас уйдешь, - она
отвернулась,- то уходи. Я пойму.
Он провел губами по ее лбу – там, где начинались теплые, мягкие волосы, и нежно ответил:
«Что было – то было, Констанца. Я тоже, - он усмехнулся, - не мальчиком к тебе пришел».
Девушка потерлась щекой о его плечо и шепнула: «Останься ненадолго, хорошо?».
-Я останусь, - сказал Джордано, ощущая ее тело – раскаленное, пылающее под его рукой.
«Останусь», - пообещал он.
Это было лучше, чем все, что она знала. Девушка вдруг подумала, что, наверное, вот так и
Ева отдавалась в саду эдемском – без оглядки, без стыда, не притворяясь, и ничего не
смущаясь. Джордано вдруг остановился на мгновение, и медленно, прижав ее к себе всю,
сказал: «Какое счастье брать тебя, Констанца. Какое же это счастье».
Она откинула назад золотоволосую голову, и, обняв его так, что уже не было понятно, - где
он, а где – она, ответила: «Нет, счастье – это давать тебе все, что ты хочешь».
-Я еще и не начал хотеть, - сдерживаясь, сказал Джордано. «Но сейчас начну, Констанца».
Потом она уткнулась лицом в подушку, и застучала маленьким, нежным кулаком по кровати.
«Что, еще?», - спросил ее Бруно сверху. «Я ведь и по-другому умею, хочешь?» - шепнул он.
-Очень, - глухо сказала Констанца, и оперлась на локти, выгнув спину, рассыпав вокруг
волосы. «Я люблю тебя», - вдруг добавила она. «Так не бывает, я знаю – но я все равно
люблю».
Бруно обнял ее, прижавшись щекой к ее мягкой, теплой коже. Потом она уже ничего не
говорила – только рыдала, кусая себе пальцы, и просила: «Еще!».
-А ты меня не любишь, - она лежала, пристроив голову у него на плече. Он накрыл ее
маленькую грудь ладонями и долго молчал.
-Ну и ладно, - Констанца, пряча слезы, оперлась на локоть. «Все равно лучше тебя нет
никого, и не будет».
-Мне нельзя любить, - хмуро сказал Джордано. «Чтобы любить – надо быть рядом, а я –
сегодня здесь, а завтра – там. Я ведь бывший монах, а сейчас – бродяга и еретик,
Констанца. Я так тут, в Риме, головой рискую».
-Зачем? – в огне свечи ее голубые глаза казались совсем прозрачными, как вода.
-Затем, что надо,- неохотно ответил Бруно, и, погладив ее по голове, попросил: «Давай
просто полежим тихо, ладно? Иди ко мне, вот так».
Он закрыл глаза, слушая легкое дыхание девушки, ощущая ее запах – как будто весенний,
свежий ветер с моря, и, устроив ее на боку, прижал к себе.
-Расскажи мне про небо, - вдруг попросила Констанца. «Хоть немного».
Джордано улыбнулся и, так и не открывая глаз, стал говорить.
Она слушала, боясь даже пошевелиться, и, едва касаясь губами, целовала его руку – с так и
въевшейся темной краской, с пятнами чернил на пальцах.
Уже когда почти совсем рассвело, Бруно бережно повернул к себе ее усталое, милое лицо.
«Мне пора», - сказал он, целуя ее. «Пора, Констанца».
Она только кивнула головой, и, свернувшись в клубочек, сказала: «Я не буду смотреть, как
ты уходишь. Иначе у меня разорвется сердце, Джордано. Прощай».
Констанца открыла глаза, только услышав мягкий звук двери снизу. Она сразу же подбежала
к окну, но на узкой, окутанной зимним туманом улице, уже никого не было.
Не помня себя, девушка добралась до постели, и, встав на колени, уронила голову на
простыни, вдыхая его запах.
-Отлично, - Джон вгляделся в бумагу. «Ты просто молодец, Фагот – не отличить от
оригинала».
-Давай оттиски – протянул руку Джордано.
Он нагрел воск и осторожно приложил печати к приказу. «Переводим, значит, заключенного в
Милан», - хмыкнул он. «Его светлость губернатор Алессандро Фарнезе возвращается из
Нижних Земель и хочет говорить с ним лично, так сказать».
-Очень надеюсь, что мы еще успеем, - Джон распахнул ставни и вгляделся в улицу. «А, вон и
Франческо с лошадьми. Та, что плохая – твоя», - усмехнулся он, поворачиваясь к Фаготу.
«Монахи на хороших конях не ездят. Франческо везет тебе рясу доминиканца, все же тебе
этот орден ближе, чем все остальные».
-Да уж, - Бруно улыбнулся, но вдруг помрачнел: «А почему мы можем не успеть? Его ведь не
казнят?».
-Не казнят, - Джон посмотрел куда-то в угол и вздохнул. «Знаешь, дорогой мой гений, иногда
бывает лучше, чтобы казнили».
-Ты что имеешь в виду? – непослушными губами спросил его Джордано.
-Разное, - коротко ответил Джон и прислушался: «Собирайся. Франческо уже во дворе».
-Синьор Корвино, - тихо, присев на корточки, сказал следователь, - ну ведь для всех будет
лучше, если вы признаетесь, что отравили Хуана Австрийского. И губернатор Фарнезе нам
то, же самое скажет, не сомневайтесь. Отравили, получив за это звонкое английское золото,
да?
-Это была лагерная лихорадка, - прошептал Петя. «От нее той осенью сотни человек
умерло, все знают».
-И врача, как на грех, под рукой не оказалось, - следователь задумчиво склонил голову. «Во
всем Генте, для великого полководца – не нашлось даже самого захудалого лекаря. Или вы
плохо искали, синьор Корвино? Дайте клещи, - злобно сказал мужчина, поднимаясь. «Хватит