o a8f4e5e3a1273b3b

Гена влетел в дежурку, бросил саквояж на стул, сам хлопнулся на соседний.

- Гена, что со щекой? - сочувственно поинтересовался Ядгар.

- А! Пчелка! - махнул рукой Гена. - Что вызовы, были?

- Два убийства и ограбление банка, - спокойно и строго повторил Аршалуйсян.

И опять Ядгар, не дав Гене дернуться, поспешил успокоить:

- Шутит.

- Хоть бы новенькое чего придумали, Георгий Ашотович, - ехидно сказал Гена.

- Не могу, дорогой. Толчок требуется, - невозмутимо отвечал Аршалуйсян. - Жду, когда

пчелка укусит... куда-нибудь.

Я стоял у окна и думал о Григории. Я знал его жену, Галю, знал Лизу, знал Аленку и

Ваньку, и думал, как это мучительно, что никогда на свете, ни в какие счастливые будущие

времена, если они, конечно, настанут когда-нибудь, так и не состоится счастья для всех

разом.

- Разве это оперативный саквояж? - восклицал за моей спиной Гена Рыбник. - Это же

хреновина, здесь нет магнитной палочки!

Аршалуйсян останавливал его трескотню. Поднимал указательный палец и говорил

торжественно:

- Ти-ха! У меня два уха!

...В час ночи мы с Геной выехали на вызов. Улица Космонавтов, дом семь, квартира

четырнадцать.

Замечательный нам сегодня попался шофер, Володя. Он знал все переулки, все тупички

и, наверное, мог проехать по городу с закрытыми глазами. Вот и этот дом - трехэтажный, старый, кирпичный он нашел сразу, и даже подкатил к нужному подъезду, словно всю

жизнь приезжал сюда обедать.

Мы оставили Володю в машине, а сами с Геной поднялись на третий этаж. Причем, пока поднимались по лестнице, Гена, не умолкая ни на секунду, рассказывал мне

технологию откачки меда из ульев.

- Квартира четырнадцать? - я посмотрел в бумажку с адресом. - Квартира четырнадцать.

А почему тихо?

И тут бесшумно открылась дверь соседей слева, и кто-то неясный поманил меня

пальчиком в темноту коридора. Это была белая бесшумная старушка. Она вся тряслась от

ужаса.

- Гражданин милиционер, - горячо зашептала она, когда я вошел к ней. - Это я вызывала.

Вы толкните ихнюю дверь, она не заперта. Убил он Катю, мерзавец, убил. Уже минут

пятнадцать, как тихо.

Я толкнул дверь, и мы с Геной вошли в прихожую. Везде - в кухне, в комнате, в

прихожей, даже на балконе горел свет. На пороге комнаты, загораживая проход в коридор, стояло кресло. В нем развалился мужик в майке, в трусах. Голова его была откинута на

спинку кресла, свисающая рука сжимала пустую бутылку. Я толкнул мужика в плечо, тот

приподнял голову и зажмурился от света.

- Где жена? - спросил я его.

Он присвистнул, закрыл глаза и опять уронил голову на спинку кресла.

- На базар ушла, - неожиданно весело и нагло проговорил он, не открывая глаз. Он был

еще молод, лет тридцати трех. Запах спиртного, казалось, въелся даже в стены комнаты.

- Не морочь голову! Какой базар в два часа ночи? - стал выяснять у него Гена. Тогда я

тряхнул пьяного и гаркнул:

- Отвечай, где жена? А ну, встань!

- Значит, улетела... - так же весело и даже удивленно проговорил он.

Тут меня осторожно тронули за руку, я обернулся и увидел бесшумную белую старушку.

- Гражданин милиционер, - зашептала она, - а вы посмотрите на балконе, в кладовке.

Катя с Сереженькой всегда туда прячутся.

Я вышел на балкон и открыл дверь большого стенного шкафа. С просторной верхней

полки па меня испуганно смотрела молодая женщина. Она сидела, согнувшись в три

погибели, а на коленях у нее спал мальчик лет двух.

- Катя, - сказал я. - Не бойтесь.

Она торопливо кивнула и передала мне мальчишку. Он спал крепко, тихо, редкие

шелковые прядки волос слиплись на выпуклом лбу. Соседка взяла у меня мальчика и

понесла к себе.

- Катя, - повторил я, - слезайте, не бойтесь.

Хотел помочь, но она отказалась: - Ничего, я сама, я привыкла, - и довольно ловко

спустилась вниз.

И я увидел, что она маленькая, беременная, с приличным уже животом. Голова

растрепана, на щеке кровоподтек.

- Катя! Неужели нужно ждать, пока соседка вызовет милицию? Чего вы мучались? У вас

же телефон.

- Нет, нет, - быстро заговорила она, судорожно пытаясь привести в порядок прическу. -

Нет, товарищ милиционер, он не всегда такой... Он, вообще, хороший... Он знаете, какой

слесарь - золотые руки! На работе его ценят, и...

- Гена! - крикнул я в комнату. - Одевай этого красавца, заберем его!

Катя замерла с приоткрытым ртом, с поднятыми к голове руками.

- Как - заберем? Куда - заберем? - Тихо, испуганно повторила она, и вдруг все поняла.

- Товарищ милиционе-ер! - взвыла она. Обхватила меня обеими руками и, казалось, сейчас рухнет на колени. - Не увозите его, ради бога, он хороший! Он только иногда такой!

- Катя! - крикнул я, - как вам не стыдно! Вы сами знаете, что он подонок, вон, посмотрите на себя в зеркало!

- Нет! Нет! - рыдала она, и хватала мои руки, и удерживала на балконе. - Я умоляю вас!

Умоляю вас! Он хороший! Я люблю его!

- Ну, что будем делать? - спросил Гена, заглядывая на балкон. - Давай закругляться. -

Ему уже было скучно. Он оглядел Катину фигуру, покачал головой: - Девушка! Вам же

будет спокойней.

- Нет! Нет! - вскрикивала Катя, содрогаясь от истерического плача, - не забирайте его! Я

люблю его, он хороший!